Премию Мечников разделил с немецким бактериологом Паулем Эрлихом. Они состояли в дружеских отношениях, и Мечникову было в радость иметь в солауреатах приятеля. Хотя с научной точки зрения между ними не было почти ничего общего. Они доказывали противоположные стороны теории иммунитета. Открытия одного могли поставить крест на открытиях другого.
Пауль Эрлих, немецкий бактериолог.
Было, конечно, очень кстати обзавестись деньгами. Мечников собирался приступить к новым опытам с обезьянами, как только вернется из России.
А точнее, из Ясной Поляны.
Ведь заезд в Россию был главным образом вызван желанием встретиться с Толстым.
Дорога к Толстому.
15
Когда они вошли в дом, Толстой спускался по лестнице. Быстро оглядев вошедших, сказал:
– Между вами есть сходство. Это бывает, когда люди долго и хорошо живут вместе.
Затем извинился и попросил отпустить ему несколько часов. Нужно кончать утренний урок.
Он написал два письма, Черткову и Маковицкому, записал в дневник: «Мало спал, встал рано. Приехал Мечников. Не успел еще говорить с ним» – и принялся читать какую-то книгу.
Вышел к обеду. Разговор пошел легкий, приятельский. Шутки, улыбки, смех. Говорил больше Мечников. Рассказал о вручении Нобелевской премии, о кулуарных делах комитета. Объяснил Толстому, что ему премию не вручают, потому что секретарю комитета не нравится его религиозное учение.
Пришли репортеры. Стали записывать, фотографировать. Хозяева и гости задвигались.
Фотографы усадили Толстого и Мечникова на террасе.
– Мы с вами, Илья Ильич, – говорил Толстой, – ведь не боимся их? Верно?
И повернув голову к фотографам:
– Стреляйте, стреляйте!
Фотографы суетились, бегали, искали ракурс, место. Попросили Толстого выйти на лужайку, залитую солнечным светом.
– На тот свет, – показал один рукой.
– На тот свет? – улыбнулся Толстой. – Что ж, очень рад!
Фотосессия закончилась. Они вернулись к столу. Сели. Разговор перешел на Толстого. Заговорили о его книгах. Мечниковы хвалили «Анну Каренину».
Толстой отвечал, что забыл «Анну Каренину».
– Меня не интересуют прежние произведения. Они – что паяц перед балаганом – заманивают публику: заставляют читать то, что я теперь пишу.
«Мы доказывали ему, – пишет Ольга Николаевна, – что все его идеи уже заложены были в его романах, что эстетическая сила их, наоборот, оказывала гораздо большее влияние, чем простая проповедь. Конечно, вряд ли что-нибудь доказали. Кажется, на него произвело впечатление только уверение, что такое искусство, как его, помогает жить, открывает чужую душу, ее легче понять и потому прощать».
Встреча в Ясной Поляне
16
Они сели в пролетку. Толстой – на козлы, Мечников – на пассажирское место. Толстой взял в руки поводья. Лошадь тронулась.
Они остались одни. У них было приблизительно двадцать минут.
О содержании разговора осталось две версии. Это немудрено, когда говорят два человека. Два человека всегда все видят по-разному.
Однако расхождения в воспоминаниях не только детальные, но и фактические.
Две версии похожи на два разных разговора.
«Только что мы выехали за ворота усадьбы, – писал Мечников, – как он повел, очевидно, уже ранее продуманную речь.
– Меня напрасно обвиняют, – начал он, – в том, что я противник религии и науки. И то и другое совершенно несправедливо. Я, напротив, глубоко верующий; но я восстаю против церкви с ее искажением истинной религии. То же и относительно науки. Я высоко ценю истинную науку, ту, которая интересуется человеком, его счастьем и судьбою, но я враг той ложной науки, которая воображает, что она сделала что-то необыкновенно важное, когда она определила вес спутников Сатурна или что-нибудь в этом роде. Истинная наука прекрасно вяжется с истинной религией».
«Я начал разговор с того, как тяжело иметь слуг, – рассказывал Лев Николаевич. – Иногда старик слуга ходит за молодым. Мечников мне ответил: „Да, я расскажу вам вот какой случай…“ И рассказал, как у его знакомой семьи французского буржуа, живущей в своем поместье, кажется, где-то недалеко от Парижа, у всех членов семьи стали часто повторяться заболевания аппендицитом. Знакомые эти просили Мечникова приехать к ним, чтобы постараться найти причину этих заболеваний. Мечников поехал и, осмотрев все у них очень внимательно, сказал им: „Ничего нет удивительного, что вы хвораете: вы едите испражнения своих слуг“. Оказалось, что в доме не было устроено для прислуги отхожих мест и они для своих надобностей пользовались огородом.
Рассказав это, Мечников прибавил: "Вот видите, наука приходит к тем же выводам". И, представьте, он прислал мне свою книгу, и там рассказан этот случай, и повторяется это там в тех же выражениях. Я и замолчал… Он – милый, простой человек, но как бывает у людей слабость – другой выпивает – так и он со своей наукой!»
Они расстались приятельски. Договорились завязать переписку. Толстой попросил Мечникова прислать книгу об африканских обычаях.