Илья Муромец

Тут вскочил Бурушка на ноги, подскакал к Соловьиному гнезду.

Удивился Соловей-разбойник, из гнезда высунулся.

А Илья минуточки не мешкая, натянул тугой лук, спустил каленую стрелу, небольшую стрелу, весом в целый пуд. Взвыла тетива, полетела стрела, угодила Соловью в правый глаз, вылетела через левое ухо. Покатился Соловей из гнезда, словно овсяный сноп. Подхватил его Илья на руки, связал крепко ремнями сыромятными, подвязал к стремени, повернул коня и поскакал к Киеву.

Едет Илья по Киеву, подъезжает к палатам княжеским.

Там у князя Владимира пир идет, за столами сидят богатыри русские. Илья поклонился, стал у порога:

— Здравствуй, князь Владимир с княгиней Апраксией, принимаешь ли к себе заезжего молодца?

Спрашивает его Владимир Красное Солнышко:

— Ты откуда, добрый молодец, как тебя зовут? Какого роду-племени?

— Зовут меня Ильей. Я из-под Мурома. Крестьянский сын. Ехал я из Чернигова дорогой прямоезжей.

Тут как вскочит из-за стола Алеша Попович:

— Князь Владимир, ласковое наше солнышко, в глаза мужик над тобой насмехается, завирается. Нельзя ехать дорогой прямой из Чернигова. Там уж тридцать лет сидит Соловей-разбойник, не пропускает ни конного, ни пешего. Гони, князь, нахала-деревенщину из дворца долой!

Не взглянул Илья на Алешку Поповича, поклонился князю Владимиру:

— Я привез тебе, князь, Соловья-разбойника, он у коня моего привязан. Ты не хочешь ли поглядеть на него?

Повскакали тут с мест князь с княгинею и все богатыри, поспешили за Ильей. Подбежали к коню Бурушке.

А разбойник висит у стремени, травяным мешком висит, по рукам-ногам ремнями связан. Левым глазом он глядит на Киев и на князя Владимира.

Говорит ему князь Владимир:

— Ну-ка, засвищи по-соловьиному, зарычи по-звериному.

Приготовился Соловей свистать.

— Ты смотри, Соловей, — говорит Илья, — ты не смей свистать во весь голос, а свистни ты полусвистом, зарычи полурыком, а то будет худо тебе.

Не послушал Соловей наказа Ильи Муромца, захотел он разорить Киев-город, захотел убить князя с княгиней, всех русских богатырей. Засвистел он во весь соловьиный свист, заревел во всю мочь, зашипел во весь змеиный шип.

Что тут сделалось!

Маковки на теремах покривились, крылечки от стен отвалились, стекла в горницах полопались, разбежались кони из конюшен, все богатыри на землю упали, на четвереньках по двору расползлись.

Рассердился Илья на разбойника:

— Я велел тебе князя с княгиней потешить, а ты сколько бед натворил! Ну, теперь я с тобой за все рассчитаюсь! Полно тебе слезить отцов-матерей, полно вдовить молодушек, сиротить детей, полно разбойничать!

Взял Илья саблю острую, отрубил Соловью голову. Тут и конец Соловью настал.

— Спасибо тебе, Илья Муромец, — говорит Владимир-князь. Оставайся в моей дружине, будешь старшим богатырем, над другими богатырями начальником. И живи ты у нас в Киеве, век живи, отныне и до смерти.

Отвечает Илья князю Владимиру Красное Солнышко:

— Отпусти меня лучше, князь, в широкие степи поглядеть, не рыщет ли враг по родной Руси, не залегли ли где разбойники.

— Хорошо, — отвечает Владимир-князь, — быть по-твоему.

Едет Илья по чистому полю. Вдруг видит — идет по степи калика перехожий, старичище Иванчище.

— Здравствуй, старичище Иванчище, откуда бредешь, куда путь держишь?

— Здравствуй, Илюшенька, иду я, бреду из Царьграда, да нерадостно мне там гостилось, нерадостен я и домой иду.

— А что же там в Царьграде не по-хорошему?

— Ох, Илюшенька, все в Царьграде не по-прежнему, не по-хорошему: и люди плачут, и милостыни не дают. Засел во дворце у князя царьградского великан — страшное Идолище, всем дворцом завладел — что хочет, то и делает.

— Эх, Иванчище! Снимай-ка ты свое платье, разувай лапти-обтопочки, подавай свою шляпу пуховую да клюку свою горбатую; оденусь я каликою перехожею, чтобы не узнало Идолище поганое меня, Илью-Муромца. Жди меня у речки Смородиной.

Оделся Илья Муромец каликою и пошел к Царьграду. Что ни шаг — Илья по версте отмеривает, скоро-наскоро пришел в Царьград, подошел к княжескому терему. Мать-земля под Ильей дрожит, а слуги злого Идолища над ним подсмеиваются:

— Эх ты, калика русская нищая! Экий невежа в Царьград пришел! Наш Идолище двух сажен, а и то пройдет тихо по горенке, а ты стучишь-гремишь, топочешь.

Ничего им Илья не сказал, подошел к терему и запел по-каличьему:

— Подай, князь, бедному калике милостыню.

От Илюшиного голоса белокаменные палаты зашатались, стекла посыпались, на столах напитки расплескались.

Слышит князь царьградский, что это голос Ильи Муромца, — обрадовался, на Идолище не глядит, в окошко посматривает.

А великанище-Идолище кулаком по столу стучит:

— Голосисты калики русские! Я тебе, князь, велел на двор калик не пускать. Ты чего меня не слушаешь? Рассержусь — голову прочь оторву.

А Илья зову не ждет, прямо в терем идет. Вошел в терем, поклонился князю царьградскому, а Идолищу поганому поклона не клал.

Увидал Идолище Илью, раскричался, разгневался:

— Ты откуда такой храбрый взялся? Разве ты не слыхал, что я не велел русским каликам милостыню давать?

— Ничего не слыхал, Идолище, не к тебе я пришел, а к хозяину — князю царьградскому.