Илья Муромец.

Богатырь быстро расседлал коня, привычно осмотрел спину, быстро почистил щеткой из жесткой кабаньей щетины, затем накинул новый шелковый потник, точно уложил красивое седло, застегнул, не затягивая, подпругу. Поменял стальные стремена на серебряные, наконец, пришла очередь доспехов. Не сразу Илья понял, как нужно укладывать чешуйчатые половины конского панциря так, чтобы нигде не жало, не терло, не давило, но под руководством коня наконец уладил броню как полагается. Теперь надлежало вооружиться самому, Муромец быстро переоделся в воинское, пристегнул пластинчатые наколенники, на плечи тяжелой лавиной скользнула кольчуга. Ремни брони уже подогнали как надо молодые дружинники, и, замкнув стальные петли на боках, Илья вдруг почувствовал странное спокойствие — русская сталь надежно закрывала сердце. Богатырь прицепил к луке тяжелый шлем, затянул подпругу и взлетел в седло.

— Отожрался ты в погребе, Илья Иванович, — укоризненно переступил ногами Бурко.

— Я там на хлебе и воде тяжкую долюшку свою менял, — невозмутимо ответил Илья. — С голоду опух.

Бурко ржанул, затем ударил землю копытом, Муромец выдернул из земли копья и положил их поперек седла — благо не в лесу, не зацепишься.

— Ну что, в Киев? — больше для порядка спросил конь.

— В Киев, — глухо сказал богатырь, — Там заждались поди.

* * *

Загоняй вел свой десяток на север. Тот, кто хочет уйти из воли могучего Калина, не должен сразу бросаться домой, на этом пути его поймают сторожи. По совету отца старший сын сперва направит коня дальше в урусские земли, и лишь через день пути повернет на восток, к родному Жаику. Там они соберут стада и погонят их через перевалы за Камень. И где степь мешается с лесом, где травы густы, а вода сладка, там Калин их не достанет. Размышляя об этом, немолодой уже воин не заметил, как задрожала земля, и лишь внезапный порыв ветра заставил его поднять голову. Сдавленно захрипел Разгоняй, луна тускло блеснула на начищенных, словно стекло, пластинах стального доспеха, и Загоняй понял, что ни ему, ни братьям Жаика не видать. Словно зачарованный, смотрел печенег на огромного воина, что неведомо как оказался прямо перед ними в ночной степи. От горла до колен гигант был закован в светлую сталь, и зверь под ним (зверь, не бывает таких коней!) тоже неярко светил стальной чешуей. Десять долгих биений сердца все молчали, наконец воин открыл рот, и гулкий голос выговорил по-печенежски:

— Ну, удалы добры молодцы, куда собрались на ночь глядя?

Не было в этом голосе ни ярости, ни злобы, и, страшась упустить надежду, что мелькнула вдруг рыжим лисьим пятном, Загоняй просто и честно ответил:

— Домой бежим, от Калина.

— Ну, — удивился урус. — А чего не с ним, не на Киев?

— Отец сказал — хакану удачи не будет, — с этим урусом нужно было говорить честно, только в этом оставалось спасение.

— Умен у тебя отец! — засмеялся всадник, и глухо вслед ему заржал из-под стальной маски боевой конь. — А сам он где?

— Прямо за мной едет, — вздохнул Загоняй.

— А-а-а, — теперь вижу, ответил урус. — А чего это он к седлу привязан? Эге, да уж не он ли на меня днем с арканом бросался?

Загоняй сжался в комок.

— Эк его, болезного, — покачал головой могучий воин. — Ну, ладно, раз уходите — скатертью дорога.

Загоняй облегченно вздохнул.

— По пути не шкодьте, людей наших не бейте, узнаю — нагоню и порублю. Да вдоль Днепра не ходите, — поучал мужик. — На сторожу наскочить можно. Бывайте.

Он отъехал в сторону, пропуская печенегов. Загоняй тронул коленями присмиревшую лошадку и уже почти проехал мимо уруса, когда новый голос, погромче первого, но глухой, словно из-за стены, спросил:

— А где кочуете?

Загоняй остановил коня и вежливо ответил:

— По Жаику кочуем.

— А-а-а, это у Пояса, — ответил голос.

Печенег почувствовал, что волосы под шлемом становятся дыбом — урус не шевелил губами, слова Доносились из-под страшной лошадиной личины.

— Ну, что уставился? — донеслось из-за стальной морды. — Коня говорящего не видел?

— Не видел, — ответил Загоняй, чувствуя, что сходит с ума.

— Ну смотри, пока можно, — милостиво разрешил стальной зверь. — Так я что говорю, будете вдоль Камня кочевать — в тайгу не лезьте, тамошние урты [43]из таких луков бьют — коня насквозь пробивают. Понял?

— Да, — прохрипел, кланяясь, Загоняй. — А можно мы поедем уж?

— Езжайте, — милостиво согласился конь.

Загоняй снова толкнул лошадку коленями, и весь десяток рысью прошел за ним, рысью, рысью, от кургана уже вскачь — пусть мотаются в седлах привязанные отец и Нагоняй! Лишь бы подальше отсюда, от Калина с его походом, от страшных урусских алп-еров и их говорящих коней — домой, к Жаику!

Бурко проводил взглядом уносящихся за курган печенегов и скосил глаз на богатыря:

— Эй, Илья Иванович, а ты здоров? — спросил конь.

— Что не так? — спросил Муромец.

Пользуясь остановкой, воин перебирал оперение стрел — к счастью, когда он сверзился в ров, и лук, и тул [44]остались на седле. Огромные, с хорошую сулицу [45]стрелы были в исправности — будет чем печенежских воинов попотчевать!

— Да так, — мотнул головой Бурко. — Степняков живыми отпустил.