Илья Муромец и Сила небесная

– Здесь прямоезжая лежала! А нынче быльём поросла. Похоже, скучает теперь Соловушка: некого ему грабить, горемычному. Значит, придётся разбойничкам на объездную перебираться…

Илья наморщил лоб. Это ж что такое получается? Если Соловей тут гнездо совьёт, сколько народу безвинно пострадает? А ведь и Неждан в скором времени в Киев собирается! В первый раз-то он голову унёс, а во второй может и опростоволоситься. Кто ж тогда будет семью кормить, ежели кормилец в лесу сгинет?

И как представил Илья рыдающую в подушку Лукерью да сиротинушек Анюту, Пелагею, Варвару, Костика, Серафима и Никитку, сквозь горючие слёзы взывающих: «Где ты, батя? На кого нас покинул?» – так ему тошно стало, что прокричал он, пугая народ лесной:

– Ну, держись, Соловей окаянный! На тебя сам Муромец, идёт!

* * *

– Складно говоришь, теперь бы дело сладить! – укоризненно покачал головой смышлёный мужичок. – Но ежели не поляжешь в бою с лесным разбойником, ещё свидимся.

– А ты разве не со мной? – удивился Илья, уже прикипевший душой к своему верному попутчику.

– Нет, потому как помехой буду. Соловей злобой сыт, а на меня он большую злобу держит. Увидит, и сил у него вдесятеро прибавится. Не совладать тогда с ним и дружине богатырской. Посему лучше сам иди: он тебя за противника не посчитает, значит, силу собрать не успеет. Однако времени у тебя немного будет, так что мечом не маши, а на меткий выстрел надейся. Скоро привал на ночь сделаем, а утром поучу тебя стрелять да стрелы делать, на том и разойдёмся…

– Иван, а чем ты Соловья так озлил?

– Было чем, только рассказывать долго…

– Так и ночь длинная.

– Ладно, расскажу, тем паче меня хлебом не корми, а дай погуторить всласть. Надую полны уши, было б кому слушать!

* * *

Когда лес начали окутывать сумерки, путники спешились, чтобы засветло набрать хвороста для костра. Вообще-то, собирал один Илья, потому что с первой же ходки в буреломник притащил такую охапку дров, что на три костра хватит.

Иван ловко сладил поленницу, и вскоре облюбованную путниками поляну осветило пламя высотой в человеческий рост. Над ним плясали искры и улетали в темноту, где уже проступили звёзды.

– Лепота… – прищурив хитрый глаз, промурлыкал смышлёный мужичок. – И светло, и не зябко! Сейчас закусим чем Бог послал и на боковую…

– А рассказать?

– Ну, раз не забыл, боковая отменяется: будем мою сказку слушать.

Иван поднял с земли дорожный мешок, развязал вервь и улыбаясь проговорил:

– Ну, сума, покажи, чем богата сама, дай есть и пить, да не скупись! Ибо какова еда, такова и хода.

Затем он сунул руку внутрь и достал:

ржаную буханку,
молока склянку,
огурец зелёный,
а другой солёный,
белой брынзы ломоть, что за раз не слопать,
горшок с наслажденьем райским – мёдом майским,
пшена на кашу – любимицу нашу,
соль в тряпице,
бутылку водицы,
траву мяту, на чай взяту,
пузатый пряник, по прозвищу овсяник,
пирожок – всем путникам дружок
и под конец – для Муромца леденец!

Илья смотрел и дивился, как это в тощий заплечный мешок уместилось такое богатство? Словно прочитав его мысли, Иван хлопнул себя по лбу и достал из сумы два огромных краснобоких яблока:

– Ешь, пока живот свеж! Кто ест скоро, тот и работает споро!

– О-го-го! – согласился Бурушка, за что тут же получил ржаную краюху, щедро сдобренную солью.

* * *

Когда поели и попили, Иван собрал в ладонь со скатёрки хлебные крошки, ссыпал их в рот и задумчиво проговорил:

– Мошка – крошка, а крови ведро выпьет. Ну ничего, сейчас мы комаров дымом накормим.

Смышлёный мужичок, кинул в догорающий костёр еловую ветвь, от чего поляну заполнил едкий дым, аж в глазах защипало, зато комары с истошным писком кинулись искать добычу попроще.

Илья глядел вверх и не мог наглядеться. Казалось, звёздное небо тоже глядит на них тысячью тысяч глаз, но в этом взгляде не было ничего пугающего: наоборот он нежил и лелеял одиноких путников, как любящий отец своих детей…

ОДИХМАНТЬЕВИЧ И БУДИМИРОВИЧ

– Ну, слушай, коли не шутишь, – сказал Иван, подкормив угасающий костёр хрустящим хворостом. – Только сперва устроимся поудобнее. Голова от разговоров не болит, а вот мягкому месту и стелить надо мягко.

Выбрав пенёк пошире, смышлёный мужичок положил на него, сложенную вчетверо скатёрку, похлопал по ней ладонью и улыбнулся: мол, сойдёт! Муромцу было проще: он снял с Бурушки сбрую и пристроил седло на соседнем пеньке. Получился, если не княжеский трон, то боярский табурет, а, может, что и получше: ведь стоял он не в душной горнице, а на пахучем хвойном ковре под яркими звёздами.

Устроившись, попутчики для приличия помолчали, как и подобает перед важным делом, а с ними замолчал и лес, словно весь превратился в уши.

* * *