Илья Муромец (СИ)

- Благодарю тебя за честь, князь, - справился, наконец, с волнением муромец, - но я не могу. Я никогда не управлял заставой и не командовал большими отрядами. Лишь несколькими всадниками.

- Этот вопрос мы решим, - сделал вид, что задумался, Борис, - ты вот что, поезжай со мной на войну. Там и опыта наберёшься, и покомандуешь, и друзья твои новгородские рядом будут, а как вернёмся, отправим тебя на заставу воеводой. Отец меня, честно признаться, удивил, я таких молодых воевод на киевских заставах ещё не видел.

- А с кем воевать будем, владыка? - спрашивал Илья.

- Да какая разница? Тебе, Илюша, опыта нужно набираться и показать нам, что ты и впрямь тот самым Илья из Мурома, а то некоторые ещё сомневаются.

Илья заметно забеспокоился, чувствуя подвох. Сердце замерло от волнения, во рту всё пересохло, отчего трудно было говорить, а выпить казалось неприличным. Лица новгородцев были печальны, они давно уже всё поняли и смотрели на Илью со скрытой надеждой, а некоторые уже и с ненавистью. Муромец набрал полную грудь воздуха и произнёс:

- Извини, князь, но разница есть. Я - богатырь, а богатыри, как ты знаешь, не могут сражаться против христиан.

- Кто тебе сказал? - набросился на него Борис, который заметно нервничал, - ромеи все христиане, а сражаются с тем, с кем им прикажет их князь, император.

- А как же клятва?

- Какая клятва, Илья? Не давал ты никакой клятвы. Мы поедем воевать в Польшу, с одним местным шляхтичем. Скажи мне, он христианин или нет? Очевидно, христианин, да вот он взял, да и пленил болгарского и нашего киевского воеводу богатырей - Дуная Ивановича. Теперь в Киеве нет главного воеводы, а богатыри его вызволять из плена не идут, и своих товарищей спасть не хотят. А ты теперь воевода на заставе, кто, как не ты им покажет пример. Даже ваш новгородский Микула Селянинович на себя на берёт, боится. И где же ваша любовь к ближнему? Шляхтичи, что убивали и брали в плен богатырей разве могут считаться христианами?

- Дунай потому до сих пор ещё жив, что клятвы своей не нарушил, - вымолвил Добрыня, - его взяли в плен живым и обращаются с ним хорошо, скоро, может, и вовсе выпустят. Потому что он поляков не убивал. А нарушите эту клятву хоть раз, и никто, князь, твоих богатырей в плен брать уже не будет.

- Помолчал бы лучше, - прищурился Борис, - не с тобой говорю. Ну, Илья, что скажешь? Ты не хочешь быть воеводой что ли?

- А он уже воевода, - снова вмешался Добрыня, - ты князь сам это сказал, а сказанного назад не воротишь. Выпьем же братцы, за нового богатырского воеводу.

И все они, хоть богатырями и не были, дружно подняли кружки и выпили вина. Борис пристально, испепеляюще смотрел на Илью. Под этим взглядом любой бы сдался.

- Извини, владыка, не могу, - отвечал муромец. Борис подскочил с лавки, как ошпаренный, хотел что-то сказать, но вместо этого вырвал у богатыря кружку с вином и бросил на землю, а затем в ярости удалился.

Время уже шло к вечеру, многие пьяные уже разошлись с пира в поисках женщин и всяких приключений, иные лежали пьяные на лавках или прямо на земле под кустами. С ними же лежал и Микула Селянинович, делая вид, что ему плохо, и потому он не может сесть рядом с киевским князем.

- Благодарим тебя, Илья Муромец, великий богатырь, - вымолвил Добрыня Никитич, - ты достоит стоять в одном ряду с моим великим дядей - Василием Буслаевым. Новгород всегда будет помнить, как ты спас его честь и свободу. Не печалься за своё будущее, что бы ни случилось, в Новгороде всегда будут тебя помнить, как героя.

- А зачем мне печалиться за будущее? - спросил Илья.

- Эх, хлопец, неужто ты не понял, - с сочувствием взглянул на него самый старый новгородец, - ясно же, как день, что ты теперь не жилец.

Илья в момент побледнел, и, чувствуя признаки тошноты, поспешил убраться в кусты.

Глава 20.

Глухово.