Илья Николаевич

Друзья не допустили, чтобы Илья Николаевич остался одиноким в своих несчастьях. К нему шли единомышленники его и соратники, даже те, от которых он не ожидал сочувствия.

Счастливый тем, что происходит в его доме, Илья Николаевич приговаривал:

- Вот это дружина! Силушка по жилушкам переливается... Только спросу на нас не стало!

Друзья вспоминали о первых шагах симбирского инспектора. В передаче добрых уст эти шаги порой неумеренно превозносились. Илья Николаевич тотчас требовал пардону и, посмеиваясь, цитировал Салтыкова-Щедрина: "Был он пискарь просвещенный, умеренно-либеральный и очень твердо понимал, что жизнь прожить - не то что мутовку облизать!"

- Сказка какая-то... - вдруг с горькой усмешкой сказал Илья Николаевич. - Открывали какие хотели школы, ставили кого хотели учителями... Просто воображения не хватает, чтобы представить те благословенные времена!

Он встал, прошелся в волнении, но тотчас был замечен из кружка дам. Блеснуло пенсне - это Прушакевич сделала движение. Склонив по привычке чуть-чуть набок свою красивую голову, Вера Павловна несколько мгновений наблюдала за своим старым другом и наставником. Ульянов сделался учителем, потому что не мог им не быть; она также. Для него в этом - смысл жизни; для нее - тоже.

Вместе с нею гимназию кончила Вера Васильевна Кашкадамова, но только через пять лет подруги встретились на педагогическом поприще: Кашкадамову заинтересовали Высшие женские курсы в Казани, где она завершила образование.

Обе стали выдающимися педагогами-ульяновцами.

Между тем Вера Павловна, наблюдая в гостиной за Ильей Николаевичем, обнаружила, что он окончательно замкнулся в себе; среди людей, даже вступает в разговоры, а сам в душевном одиночестве. Обратила на это внимание сидевшей рядом Кашкадамовой, и подруги тут же решили взяться за хозяина, да с двух сторон сразу.

- Илья Николаевич, нам без вас скучно!

Подошел:

- Охотно присоединяюсь к компании. Только, увы... - он поклонился и с извиняющейся улыбкой, - даже две Веры не в силах поднять мою поколебавшуюся веру в человеческую добродетель.

- А это мы еще посмотрим! - сказала Кашкадамова.

- Это мы еще увидим! - в тон ей объявила Прушакевич, закуривая папиросу.

- Сажусь в цветник, - покорно согласился Илья Николаевич. - На исправление.

Прушакевич негромко, с чувством произнесла нараспев:

- "Жизни вольным впечатлениям душу вольную отдай..."

Это была строка из "Песни Еремушке" Некрасова - любимого Ильи Николаевича стихотворения.

Кашкадамова тотчас подхватила:

"Человеческим стремлениям в ней проснуться не мешай..."

Что-то дрогнуло в лице Ильи Николаевича. Эти женщины своим чутким прикосновением к его душевным струнам едва не заставили его расплакаться: вот был бы конфуз... Однако вызов сделан, и, как в народных играх, надо без задержки отвечать. Илья Николаевич и откликнулся:

- "С ними ты рожден природою - возлелей их, сохрани! Братством, Равенством, Свободою называются они".

Он вдруг, легко вскочив, со словами "Простите, я сейчас" быстро вышел из гостиной и так же быстро вернулся. В руках у него была тетрадь в твердых корочках с медными, для прочности, уголками. Он предъявил тетрадь дамам.

- Я знаю ваш почерк, - сказала Прушакевич, - он четок, красив, но здесь в каллиграфии вы превзошли себя. Безусловно, просто превзошли себя!

- Вдохновило содержание, - застенчиво отозвался Илья Николаевич. Им была переписана "Песня Еремушке".

- А это что за автографы под "Песней"? - заинтересовалась Кашкадамова.

"Аня. 1875". "Саша. 1877". "Володя. 1881". "Оля. 1883". "Митя. 1885".

Илья Николаевич улыбнулся:

- Мой кучер Дунин как-то сказал об одиннадцатилетнем Саше: "Парень в разум взошел". Вот тут я и открыл мальчику высокий нравственный идеал "Песни Еремушке". А он впервые в жизни с удовольствием расписался. В разное время и другие мои дети "входили в разум". Отсюда и все эти автографы.

Женщины заинтересовались тетрадкой учителя - многолетней свидетельницей его дум, вкусов и привязанностей - и с его согласия стали ее перелистывать.

Но открылась дверь. На пороге Мария Александровна:

- Господа, милости прошу на чашку чая. Самовар на столе.

Директор

народных училищ

Симбирской губернии

30 октября 1885 г

№ 796

Его превосходительству

господину

Управляющему

Казанским Учебным округом

11 ноября сего года оканчивается срок первого пятилетия, на который я был оставлен на службе по выслуге мною 25 лет... Имею честь покорнейше просить Вашего ходатайства об оставлении меня вновь на службе на второе пятилетие.

Директор народных училищ

И. Ульянов

На ходатайстве резолюция, бездушная и циничная: "Представить к оставлению до 1 июля 1887 г." Попечитель согласился потерпеть Ульянова на службе лишь еще полтора года...

Анна Ильинична вспоминает: