Ильюшин

На службе он ходил быстро, почти бегом, а домой шел неторопливо, снова обдумывая что-то. Становился неторопким, как при .выпуске в жизнь нового самолета. На работу ходил пешком – с Планетной улицы на Ленинградский проспект, держа металлическую палку, в которой перекатывалась дробь – для укрепления руки, Микулин придумал. Пушкин когда-то гулял с подобной тростью, принимал ванну со льдом. Зачем? Чтоб его, полного физических и духовных сил, самого умного человека в России, застрелил некий иноземец, ногтя его не стоящий? Все – зачем, зачем? Ильюшину, казалось, сноса не будет...

Зачем он жил? Был ли счастлив? Доволен? Вряд ли. Но, во всяком случае, он был куда счастливее многих тех, кто работал тогда и дожил до сегодняшних дней...

Кончается работа, Ильюшин говорит своим помощникам: «Ну, ребятушки, устали? Поехали на Речной вокзал!»

Посадит в машину и везет в ресторан. Приедут, сядут за стол, Ильюшин закажет все, что надо, подойдет к оркестру, попросит, чтоб исполняли русские песни... Потом развезет по домам. А когда к себе домой приглашал на пироги, подойдет со списочком к Германову, Лещинеру, Семенову, человек десять обойдет: «Завтра я приглашаю вас к себе в гости!»

Но не дай Бог на другой день кому-нибудь опоздать на работу! Были Дима, Витя, а проштрафились – сразу Дмитрий Владимирович, Виктор Николаевич... Но очень не любил, когда приглашал, а кто-то почему-то не мог прийти, отказывался. Резко отворачивался и долго не разговаривал. Обида? Тщеславие? Хозяин.

«Все-таки он хороший был человек, Сергей Владимирович, – говорит О.Н. Елсакова. – В семь вечера мне улетать в командировку, я с чемоданом пришла на работу, а в шесть он вызывает меня:

– Ольга Николаевна, я вас приглашаю на чашку чая!

– Но я сейчас улетаю в командировку.

– Билет можно сдать.

Ребята сдали билет, взяли на час ночи. Я попила у него чайку, Анастасия Васильевна испекла наплетушку – северный пирог с яйцами и сметаной. Не событие, а запомнилось».

«У меня много знакомых на других авиационных фирмах, – говорит Е.С. Черников, – они признавались: у нас до Бога проще добраться, чем до генерального. В этом отношении Ильюшин был, конечно, на голову выше других».

Сам он в командировки ездил со своими специалистами, ездил к главным конструкторам двигателей – в Запорожье, Пермь, Куйбышев... Садились на поезд, приезжали, размещались в гостинице. Кончат заседать, выходят на улицу. Сотрудники жмутся: свободное время, можно бы и выпить, но как генеральный? А генеральный читает их мысли: «Ребятушки, ну что ж, мы сегодня не отметим? – И становился в очередь за коньяком. – Только не забыть бы лимонов купить. Я много не ем, но лимон к коньячку – обязательно! – И всех приглашал в свой номер. – Чего ж не разливаете, ребятушки?»

И ребятушки разливали. И он рюмки две выпивал...

Как-то собрались на Волге, возле Куйбышева: «Я буду уху варить, вы мне помогайте! – говорит. Все чистят рыбу, а он надел фартук: – Я вам тройную уху сварю!»

«Что нравилось в нем? – задается вопросом фрезеровщик Валентин Васильевич Макаров, работающий на фирме с 1946 года. – Подошел ко мне, протянул руку, я вытер руки, поздоровались.

– Что это ты такой худой? – спрашивает. – Ты здоров? А я тощий был, отвечаю:

– Я всегда такой.

– Ну если здоров, тогда это хорошо. Может, спортом занимаешься?

– Нет, спортом не занимаюсь, берегу здоровье.

Ильюшин взял чертеж, посмотрел:

– Можно по этим чертежам работать или нет?

– Листков много. – Я делал турельное кольцо для пулемета на самолете Ил-22. К чертежу дается еще 5 – 6 «лучей». «Луч» – «листок уточнения чертежа». На чертеже один размер, а на «луче» изменен. Помарки делать не имеешь права, все в голове надо держать или на бумажке отмечать. Неудобно. А был приказ по ОКБ о том, что чертеж не должен иметь больше трех «лучей». Если больше – нужен новый чертеж.

– Это безобразие, – сказал Ильюшин и что-то записал. На следующее утро ко мне бежит Евгений Иванович Санков:

– Какой разговор был с Сергеем Владимировичем?

Я рассказал. Через три часа у меня был новый чертеж. А Евгению Ивановичу, наверно, попало...

В наши механические цехи Ильюшин не так часто ходил, но рабочие привыкли, что посещал. Сейчас, если Генрих Васильевич появится, то все знают заранее, убирают, подметают. А тогда – дело обычное. На сборке он чуть ли не каждый день бывал».

Не зря Ильюшин ходил по заводским цехам, прислушивался к рабочим. Фаин – механик, мастер высшего класса, скажет ему: «Сергей Владимирович, я-то эту деталь сделаю, а на серийном производстве не потянут!»

Ильюшин немедленно вызывал конструктора, и это место переделывали. Он понимал, что достигнуть совершенства в самолете по всем параметрам невозможно. Как правило, что-то улучшают за счет другого. Чем-то надо жертвовать ради более важного.

Стиль ильюшинской фирмы – технологичность. Все, что придумано, должно быть удобно в изготовлении и монтаже. Можно сделать экзотику, а нужен простой и надежный самолет. Просто, но качественно, дешево, но надежно! – девиз ильюшинской фирмы.