Иллирия (СИ)

В словах этих мне послышалась знакомая тоска - Флорэн, как и я, тяготилась заключением в четырех стенах. Госпожа Эттани была домоседкой даже по меркам чопорной Иллирии, и если другие почтенные семейства выбирались на пикники, ездили в гости или проводили лето в загородном поместье, то Фоттина всему предпочитала общение с соседками-подругами в собственной гостиной, не замечая того, как одинока ее дочь.

Как можно горячее я поддержала высказанную Флорэн надежду на то, что жизнь в загородном поместье куда интереснее, чем в городе и рассказала, как любила гулять во время жизни в Венте. Повторяя слова, которые только сегодня ночью говорила Вико, я ощутила некое чувство вины - почему-то с ним у меня получалось говорить сердечнее, от души, здесь же я чувствовала, что всего лишь играю роль добросердечной собеседницы. Странно, ведь Флорэн, в отличие от равнодушного Вико, слушала мой рассказ с горящими глазами, не замечая некоторой натянутости в моем голосе, и даже попросила показать ей мои наброски. Альбом лежал в моей комнате, надежно спрятанный под платьями, и я пообещала сестре, что попробую его незаметно передать через Арну.

Незаметно время подошло к обеду, и я совсем растерялась, когда услышала голос господина Ремо Альмасио, в очередной раз почтившего дом Эттани своим визитом. Госпожа Фоттина немедленно метнула взгляд в мою сторону, и мы с Флорэн поспешно сделали вид, что молча разглядываем цветы.

Я с ужасом представила, как вновь придется избегать взгляда господина Ремо за столом, но ошиблась. В неприятных обстоятельствах я очутилась еще до начала обеда. Господин Ремо, поприветствовав присутствующих дам, внезапно объявил, что просит меня, Гоэдиль Эттани, принять скромный подарок. Госпожа Эттани, конечно же, потеряла дар речи, как и ее подруги, а мальчик-слуга, сопровождающий господина Брана, шагнул ко мне со скромным, но дорогим с виду сундучком.

- Я надеюсь, что в платье из этого шелка, равного которому не найти во всей Иллирии, вы будете присутствовать на свадьбе моего сына, госпожа Годэ! - сказал Ремо Альмасио, от взгляда которого мне стало на мгновение дурно.

В сундучке лежал отрез великолепного шелка темно-вишневого, чуть припыленного цвета. Я, пребывая в страшном смущении, пробормотала несколько невнятных слов благодарности, и куда более искренне поблагодарила в мыслях госпожу Фоттину, которая, придя в себя, позвала Арну и приказала той отнести проклятый сундучок в мою комнату.

Впрочем, на этом господин Ремо не угомонился - он обратился к госпоже Фоттине с просьбой найти для меня хорошего портного, который успеет сшить для меня платье к назначенному сроку. Та, слегка заикаясь, заверила его, что сделает все возможное, дабы удовлетворить пожелания столь дорогого этому дому гостя.

Все без исключения находящиеся в комнате понимали, что поступок господина Ремо в очередной раз граничит с прямым оскорблением семьи Эттани, и ровным счетом ничего не могли поделать. Самому господину Эттани, вышедшему из библиотеки поприветствовать гостя, оставалось лишь с беспомощным недоумением взирать на жену, всем своим видом демонстрирующую растерянность и удивление. Какое унижение для главы дома!.. Нельзя было не угадать, что в гостиной только что произошло нечто из ряда вон выходящее, но и спрашивать о чем-либо в присутствии господина Альмасио, вне всякого сомнения, сыгравшего главную роль в возмутительных событиях, Гако не решился.

Вот в таком странном настроении члены семьи Эттани и были вынуждены сесть за обеденный стол, напряженно переглядываясь друг с другом. Я и вовсе чувствовала себя ужасно - неотрывный взгляд господина Ремо давил на меня, точно могильная плита, преждевременно возложенная на мои плечи. Жадное внимание к тени каждой мысли, отразившейся на моем лице, казалось мне осязаемым, точно липкая паутина.

Не успел господин Гако завести разговор о погоде, как Ремо Альмасио перебил его самым возмутительным образом и повторил, что непременно желает видеть меня среди гостей на свадьбе Тео и Флорэн, да еще и в платье, сшитом из того самого шелка. В его голосе звучали нотки, указывающие на то, что Ремо отбросил всякую осторожность и не намерен придерживаться далее каких-либо условностей. Если он не заявил отцу, что желает сию же минуту забрать меня в свой дом, то лишь потому, что не слишком уж торопился, справедливо полагая, что я никуда не денусь. Теперь уж мои страхи не казались преувеличением - все его взгляды, жесты и слова выражали полную уверенность в том, что я нахожусь в полной его власти.