Иллюстрированная история нравов: Эпоха Ренессанса

О гнусностях всадников и рыцарей XV в. один хронист сообщает следующее: «В особенности страдали женские монастыри. Не щадили даже маленьких девочек, а жен прямо вытаскивали из домов мужей». Такие же сведения имеются у нас и о поведении ландскнехтов в XVI и XVII вв. Эти последние также никого не щадили — ни девочек-подростков, ни старух, ни беременных. Все без исключения подвергались насилию. Особенно варварски, конечно, вели себя ландскнехты при взятии осажденных мест. В таких случаях «право» было ведь на их стороне, и правом этим пользовались, насилуя женщин особенно утонченным образом и потом убивая жертвы своих скотских вожделений. Вот для примера описание событий, имевших место при взятии и опустошении городка, описание, которое мы находим у одного хрониста:

«Много замужних женщин и девушек, даже беременных, подверглось насилию как в самом городе, так и за его чертой. У одной беременной женщины вырвали груди. Двенадцатилетнюю девочку растлили до смерти, изнасиловали даже почти столетнюю старуху. Одну благородную даму так обыскали, думая найти у нее золото, что та от ужаса и стыда скончалась. На глазах у мужа опозорили и увели жену и молоденькую дочку, а его самого убили и т. д.»

Эта картина типична, и из истории Тридцатилетней войны можно было бы привести еще сотню подобных описаний. В этой области прогресс мог совершиться и совершился лишь очень медленно, ибо такова и теперь еще картина наших современных колониальных войн. Только самопомощь, к которой в отдельных случаях прибегали крестьяне и бюргеры, ставила некоторую преграду подобным насилиям.

Все сказанное здесь о ландскнехтах вполне приложимо и к морали большой дороги, кишевшей тогда всевозможными отбросами. О Баварии XVI в., например, сообщается: «Страна изобиловала бывшими ландскнехтами и солдатами, ставшими ворами и разбойниками, разнузданными голодными бродягами и босяками всех видов». Немало преступных элементов встречалось и среди «бродячего люда», среди тех многих людей без рода и племени, которыми тогда были полны проезжие дороги. Разумеется, в них нельзя видеть только преступников. Но, с другой стороны, не следует забывать, что среди бродячего люда находилось много разбойников, так как и эта группа еще в большей степени, чем ландскнехты, вербовала своих членов среди деклассированных. Там, где разбойники (Landzwinger, как их называли) были в большинстве, они, разумеется, не просили милостыню и не вступали в переговоры, а удовлетворяли свои желания силой — грабили, убивали, насиловали. Что даже и на улицах многих городов честь женщины никогда не была в безопасности, видно из частых и строгих указов городских властей, направленных против возраставшего числа «насилий над честными женщинами и девушками», а также из постановлений, которые запрещали женщинам с наступлением темноты выходить на улицу без света и без мужской охраны.

Не менее значительна была нравственная распущенность восходивших классов, соответственным образом пользовавшихся своими средствами. Но так как социальные причины, приводившие революционную крупную буржуазию и абсолютных князей к свободе и смелости в области половых отношений, существенно разнились от тех, которые действовали в среде низшего дворянства и крестьянства, то и самая распущенность облекалась здесь в совершенно иные формы. Богатство создавало почву для золотой жизнерадостности. По мере того как богатства достигали в этом классе чудовищных размеров — подготовленные прошлым силы выбивали теперь во всех концах света золото из камней, и это золото стекалось исключительно в карманы этого класса, — жизнерадостность здесь должна была распуститься самым пышным образом, должна была постоянно вновь торжествовать и созидать кругом свои золотые чертоги. Трудно представить себе более благоприятную почву для развития вакхического культа чувственности.

Покоившаяся па чрезвычайно повышенной жизнерадостности и возможности наслаждения жизнью чувственность характеризует поэтому нравственную разнузданность крупного бюргерства и княжеского абсолютизма. Надо принять во внимание и то, что там, где отсутствует производительный, доставляющий удовольствие труд, половой инстинкт получает свое крайнее искусственное развитие. Так как ни физические, ни психические силы человека не расходуются в борьбе за существование, то они находятся в беспрепятственном распоряжении чувственных наслаждений, и прежде всего наслаждений половых. Удовольствие, которого ищут у Вакха и Цереры [67], не атрофирует желание и силу, а, напротив, подкрепляет их, постоянно создавая эротические мысли, представления и воздействия. Все чувства и мысли сосредоточиваются, таким образом, на эротике, все сводится к половому наслаждению.