Зевс не случайно занял это центральное положение: уже родственность этого имени и понятия с древним индогерманским Dyaus обнаруживает, что его значение имеет доисторическое происхождение; к этому первобытному мифу принадлежит также древняя связь его частью с Дио или Дионой, частью с богиней земли Геей. В Греции Зевс рано дифференцировался на хтонийского и небесного Зевса, и чрезвычайное множество местных преданий было связано с его именем; любовные приключения, занимающие такое большое место в этих преданиях, обыкновенно представляют собою мифологическое выражение состава культа: вновь появляющийся бог узаконяется посредством выдуманного происхождения от Зевса, и мифотворчество легко умеет найти для нового бога мать и сделать интересными ее любовные отношения к Зевсу.
Наименование "Олимпийский", ставшее столь знаменитым благодаря эпической поэзии, происходит от некогда незначительного культа Зевса, существовавшего у подошвы фессалийской горы, которая поэтому позднее стала считаться местопребыванием богов: олимпийский Зевс первоначально не мог сравняться по своему могуществу с додонским, а по богатству мифов – с критским. Священный дуб в Додоне, со своим древним оракулом, священными голубями и божественным источником у своего подножия, был, вероятно, древним деревом культа; но то обстоятельство, что супругой Зевса здесь была не Гера, а Диона, указывает на то, что этот дуб очень рано был посвящен Зевсу. Доказано, что Зевс проник во многие местные культы, развился за счет местных божеств, в особенности в городах, и скоро стал господствующим как бог дома и права: в Спарте, где Зевс вместе с Геей имел древнее святилище на общественной площади, он вытеснил первоначального спартанского бога Агамемнона; но в сельских округах Лаконии он не мог бороться против тамошних богов и пользовался лишь незначительным почетом. Критский Зевс представляет совершенно иную фигуру, чем городской и культовый бог этого имени. Конечно, бог, рожденный на вершине Иды, носит ясные признаки бога света; у критян его имя употреблялось для обозначения света; рождение в горной пещере напоминает другие мифы о богах света; танец куретов, связанный с преданием о Зевсе, рассматривается некоторыми как фигурирующее во многих народных обычаях прославление пляшущего солнца. Однако, с другой стороны, несомненно, что критский Зевс есть по преимуществу бог растительности. В виде ребенка, вскормленного нимфами и одаренного всякого рода силой и изобилием, с очевидностью прославляется возрождение природы; бык, служащий его символом, прекрасно согласуется с этим кругом идей, и отдельные формы критского Зевса представляют его прямо как бога растений; таков Зевс (покровитель раненых), который изображается в виде юного безбородого бога, сидящего на древесном пне посреди кустарника и растений. Поэтому многие (между прочим Велькер) считали критского Зевса за семитического или во всяком случае за иностранного бога, так же как и в матери его Рее видели малоазиатскую богиню. В таком заключении нет необходимости; даже бык не указывает с определенностью на семитическое происхождение; но очень возможно допустить, что здесь имя Зевса было перенесено на отличного от Зевса главного бога значительной части страны.
Не прослеживая здесь во всем их многообразии все отдельные культы, посвященные Зевсу в различных местностях Греции, как-то: культ ликийского Зевса в Аркадии, панэллинского на Эгине и некоторых других, мы лишь указали на многочисленные функции Зевса, известные из его многих эпитетов, которые большей частью должны быть рассматриваемы как первоначально отдельные особые боги.
Искать общего развития в столь запутанных и собранных отовсюду мифах о Зевсе и культах Зевса считается у современных мифологов устарелым подходом. Однако же образ Зевса с дикими и варварскими обрядами его культа и с приуроченными к нему высокими и чистыми этическими идеалами мог бы служить для изображения значительной части греческой религиозной и культурной истории.
Зевс неразрывно связан с греческой жизнью. Он следовал за греческими племенами в их странствиях; его оракул был для них авторитетом во времена седой древности; он охранял их домашний очаг, ограждал их страну и господствовал над их первобытным правом. То обстоятельство, что он победил и поглотил более древних местных богов, было только благом для тех племен, над которыми он таким образом приобрел господство: он или принес с собою культуру, или культура сделалась впервые действительной силой тогда, когда он в своем культе собрал ее разрозненные элементы и дал жизни духовный центр. С другой стороны, сама идея Зевса развилась вместе с греческой культурой: искусство Фидия, поэзия от Гомера до Эсхила достигли своей высшей точки в идеальном изображении Зевса. С философией этот бог возвысился до великого единства всего существующего, и только когда греческая культура начала склоняться к упадку, тогда олимпиец отступил на задний план и предоставил господство другим – отчасти низшим, отчасти чужеземным богам.