Иллюзии

«Веди машину осторожно, Чейз». Эти слова эхом отдавались в его голове, пока он одолевал короткое расстояние от Клермонта до Охотничьего клуба в Белэр. Была среда, и они с Брэдом встретились за ленчем. Никто никогда не говорил Чейзу Карлтону, чтобы он осторожно вел машину, или осторожно правил парусником, или вообще заботился о себе. О да, такие попытки в провокационной форме делали женщины, которые пытались позаботиться о его теле, доставлявшем им столько удовольствия, но они руководствовались только своими эгоистическими желаниями, думая лишь о себе. Просьба Джиллиан вести машину осторожно относилась только к нему, а не к ней, словно она хотела, чтобы он был цел и невредим всегда, пусть даже он никогда не вспомнит ни ее, ни их любовь.

Два дня после того как они вместе стояли на палубе «Морской богини», они провели в Клермонте. За это время не было никаких вторжений, никаких визитов из потустороннего мира, никаких навязчивых мыслей, ни единой весточки из холодного мира зла. Никогда прежде Чейз не делил жизненное пространство ни с какой женщиной, не делил ничего, кроме удовольствия страсти, а когда страсть проходила — как только она проходила, — он всегда с нетерпением ждал уединения и одиночества.

Но в последние два дня, проведенные с Джиллиан, он ощущал великий покой — и великое смущение.

Чейз Карлтон никогда не любил. Но если бы полюбил, то изо всех сил цеплялся бы за это редкое и бесценное сокровище, и если бы это сокровище в результате травмы ушло в царство теней, он сделал бы все возможное, чтобы вытащить его оттуда. Если бы женщина, которую он любил, воскресла из мертвых, он держал бы ее нежно, но крепко, и умолял бы, и взывал к ней: вспомни меня, вспомни нас, вспомни нашу любовь.

Джиллиан Кинкейд не обладала наглой и требовательной уверенностью любовницы. Да, она улыбалась ему радостной улыбкой каждый раз, когда он смотрел на нее. И да, она изо всех сил пыталась воскресить его память. Она готовила для него чудесные блюда, вне всякого сомнения, любимые его братом, — блюда, вкус которых напомнил бы ему о чем-то, и делала их такими питательными, словно хотела, чтобы сердце его брата билось вечно. Но она не обнимала его с того самого дня, когда они стояли на палубе «Морской богини».

Джиллиан должна была бы полностью контролировать себя, помогая ему вспомнить только то, что ей хотелось, утаивая от него правду. Но Джиллиан вела себя не как женщина, контролирующая себя. Она вела себя как женщина, которая хотела быть желанной, и ждала, когда память вернется к нему, как женщина, которая хотела, чтобы он вел машину осторожно, берег себя ради себя самого, не думая о том, вспомнит он или не вспомнит об их любви.

Когда Чейз подъехал к Охотничьему клубу, Брэд уже ждал его у входа.

— Я ожидал, что ты приедешь на «феррари», — проговорил он.

— Мои ребра не готовы к тому, чтобы его водить, по крайней мере наслаждаться вождением.

Они молча вошли в элегантную столовую с видом на террасу из красного кирпича и роскошный сад из буйно цветущих лилий и роз. Когда они сели за столик, который располагался в лучшем месте столовой, в застекленном алькове, увитом глициниями, Брэд наконец заговорил:

— Мы унаследовали этот столик от наших отцов. Мы обедали здесь сотни раз. Ты помнишь?

— К сожалению, нет.

— А что ты помнишь, Чейз? Ну хоть что-нибудь?

Раздражение и нетерпение в голосе кузена — и его темных глазах — было явным. «И это вполне понятно», — подумал Чейз, спокойно восприняв эти эмоции. Конечно, Брэд был обижен, что его почти совсем забыл человек, который был для него скорее братом, чем кузеном. Такую обиду должна была бы испытывать Джиллиан, но ничего подобного она не испытывала, будто ее совсем не удивляло то, что воспоминания ее мужа о ней не были достаточно сильными и важными, чтобы всплыть из потаенных уголков памяти.

Брэдфорд Баррингтон Ланкастер, напротив, считал, что его должны помнить.

На какое-то мгновение Чейзу захотелось сказать кузену правду. Но Чейз Карлтон всю свою жизнь доверял только себе самому. Поэтому, улыбаясь примирительной улыбкой человеку, с которым он надеялся установить нормальные родственные отношения, когда маскарад закончится, Чейз спокойно произнес:

— Мне жаль, Брэд, но я действительно ничего не помню, кроме того, что вспомнил в Пуэрто-Валларте.

— Право же, ты мог хоть что-нибудь вспомнить, — обиженно пробурчал Брэд, в голосе которого на сей раз безошибочно слышались скептические нотки.

Он что, подозревает, будто я самозванец? Или у него есть причины думать, что я симулирую длительную амнезию?

— Я пытаюсь, Брэд, но не в моих силах вернуть мою память. Я стараюсь встречаться с людьми и посещать места, чтобы вспомнить о них. Понимаешь?

— Конечно, — согласился Брэд, слегка пожав плечами. — Скажи, что я могу сделать, чтобы тебе помочь?

— Я провел много времени, листая семейные альбомы. Я знаю имена и лица, но был бы тебе признателен, если бы ты рассказал мне об этих людях.