Иллюзии Доктора Фаустино

Читатель, вероятно, помнит о том, как маркиз сказал доктору, что считает Констансию невиновной. Но сказал он это из гордости, ибо не был слеп и прекрасно видел все, что там случилось. Когда он дрался с доктором на пистолетах, у него не было сомнения в том, что жена так же виновата, как и доктор. К несчастью, а может быть, и к счастью, в семье происходят невероятные вещи. У священного семейного очага совершаются события, сокрытые от постороннего глаза, происходят психологические коллизии, которые не могут объяснить ни ученый, ни поэт, как бы подробно и дотошно они ни анализировали и ни описывали их. Поэтому неудивительно, что после долгого разговора, который состоялся в тот злополучный вечер между маркизом и Констансией, муж пришел к убеждению, что маркиза была так же чиста, невинна и непорочна, как и прежде. Все впечатления маркиза о случившемся претерпели чудесную метаморфозу. Теперь он видел все иначе и все понимал по-другому. Объятия уже не казались ему столь пылкими, и вообще они были мало похожи на объятия влюбленных. По крайней мере со стороны дона Фаустино было проявлено больше почтительного благоговения, чем страстности, а маркиза все делала против воли и даже сопротивлялась. И получалось так, что она была не соучастницей преступления, а жертвой. Губы доктора, как припоминал теперь маркиз, просто скользнули мимо губ Констансии и ткнулись в лоб, вследствие чего они вряд ли могли что-нибудь ощутить, кроме прикосновения к гладкой, бархатной коже, к тому же достаточно холодной, да и то через спадавшие на лоб завитки волос, которые плотно его прикрывали.

И самый факт, что он так просто увидел их, доказывал отсутствие злого умысла, убеждал в непреднамеренности совершенного поступка. Увы, другие мужья не так застают своих жен. Он мог бы поименно назвать великосветских прелестниц, коварно изменивших своим мужьям. Как непохожа его судьба на судьбу других мужей! Доктора тоже нельзя судить слишком строго. «Черт возьми! – говорил он себе. – Ведь она так хороша, так соблазнительна в своей неприступности. Бедняга мечтал когда-то жениться на ней. Несчастный малый!» Сведя до минимума значительность происшествия, он стал подыскивать ему объяснение. Все ясно: близкий родственник, поэтические воспоминания о юности, жестокий отказ, полученный семнадцать лет назад… Летом он подумал о том, что будет дальше. Доктор, конечно, выздоровеет – ему этого очень хотелось, – его отношение к кузине превратится в возвышенную любовь, в мистическое обожание а-ля Петрарка. Маркиз не переставал восхищаться стойкостью жены, ее несокрушимой добродетельностью. Перед мысленным взором проходила вереница воздыхателей, более дюжины завидных красавцев, умных и элегантных. Он едва не плакал от умиления и благодарности за то, что Констансия всем им предпочла его, маркиза, сделав его счастливейшим из смертных, предметом всеобщей зависти. Семнадцать лет верности – это ли не доказательство настоящей любви? Наконец маркиз вспомнил и о любимых детях и порадовался, что мог простить ту, которая выносила их в своем чреве и подарила ему. Несколько преувеличивая пылкость и хрупкость Констансии, он уже раскаивался в том, что так жестоко с ней обошелся: ужасно опасался, что она может заболеть от причиненных им огорчений. Он вспоминал теперь ту нежную заботу, которой она умела окружать его, которая всегда трогала его и восхищала, Разве можно порвать с такой женщиной? Нет, он бы умер от горя. А Констансия, такая гордая, благородная, совестливая, умерла бы от стыда. Но, может быть, не только от стыда, а и от горя тоже. Ведь она любила его. Конечно, он теперь стар и немощен, но душа-то не стареет, а женщины вообще и Констансия в особенности умеют ценить духовное начало в любви. Во всяком случае, больше, чем мужчины.

Под воздействием этих рассуждений гнев маркиза сменился милостью и снисхождением. Он готов был простить все, и когда простил, то стал думать о маркизе с еще большей нежностью и любовью, и как-то постепенно и незаметно из человека, который простил, он превратился в человека, который должен был домогаться прощения. Констансия была великодушна и простила в конце концов маркизу то, что он усомнился в ней. В результате этого акта милости она снова взошла на золотой пьедестал и снова превратилась в богиню красоты, изящества и непорочности, Маркиз почувствовал себя счастливым, довольным и умиротворенным.

Дон Фаустино один должен был расплачиваться за драматическое представление; он один принес жертву богу Гименею, чтобы ублажить его и обеспечить тем самым полноту счастья богатой, знатной, аристократической семьи.

XXX Печальная свадьба