Иллюзии Доктора Фаустино

– Пока ни к кому. Но разве не может сердце гореть любовью не из-за кого-нибудь, а вообще?

– Ты говоришь какие-то пустяки. Мне это непонятно. Любовь – это желание, страстная жажда, горячее стремление соединиться с, любимым предметом. А если такого предмета нет, то какая же это любовь? К чему ты можешь стремиться? Чего жаждать?

– Постойте, тетя. Сейчас я опровергну ваши доводы. Бывает ведь и так: любовь есть, а определенного предмета нет. Тогда его выдумывают, воображают его себе и грезят им – то есть любят воображаемый предмет. Я так и поступаю. Ах, если бы вы знали, какой чудесный предмет я творю для себя!

– Неужели он не похож на твоего кузена Фаустино?

– Говоря откровенно, все образы, созданные мною, очень далеки от реальности: они неясны, расплывчаты, воздушны. Очертания их дрожат, как в светящемся тумане. Оттого я и не знаю, похож предмет моих мечтаний на кузена или не похож. Иногда да, иногда нет.

– Значит, ты любишь образ, о котором сама ничего не знаешь толком?

– И знаю и не знаю. Для меня самой это загадка, которую я не могу разгадать.

– Не лукавь. Оставь свои туманности. Скажи прямо: любишь ты кузена или нет?

– Прежде надо бы знать, любит ли он меня.

– Любит, обожает – это сразу видно.

– Вы видите, потому что у вас опыт. Я же молода, неопытна и ровно ничего не понимаю. Почему же он молчит? Пусть скажет, если любит. Пусть объявит об этом. Может быть, вы оба думаете, что я первая должна это сделать?

– Нет, дитя мое. Он просто очень робок.

– Робость иногда трудно отличить от глупости.

– Нет, это не тот случай. Кроме того, у него не было удобной минуты, чтобы поговорить с тобой: ты всегда в окружении поклонников.

– Кто ищет удобную минуту, тот ее находит, несмотря на кольцо поклонников.

– Почем ты знаешь: может, он ищет случая.

– Не очень ловок ваш племянник, если больше недели ищет и не находит. Ну ладно, тетушка, я так вас люблю, что не могу и не хочу ничего утаивать и морочить вам голову.

– Говори, плутовка. Я чуяла, что здесь что-то не так.

Донья Констансия сунула руку под подушку, и в ее тонких пальцах оказалось письмо.

– Вот и вся тайна, – сказала она. – Неделя потребовалась вашему племяннику, чтобы обдумать и написать это послание. Признайтесь: он не слишком спешил. Напротив, он действовал с чувством и с толком.

– Нечего смеяться. Просто он не решался тебе написать. Прочти-ка письмо.

– Тетушка, ради бога, не говорите отцу и вообще никому – это секрет. Подобные вещи имеют прелесть, когда о них никто не знает.

– Не беспокойся: я никому не скажу. Читай.

Донья Констансия начала читать вполголоса:

«Милая кузина, вот уже неделя, как я осмеливаюсь мечтать о возможном счастье, что очень меня вдохновляет. Но меня терзает страх, что я могу потерять эту надежду, и причина тому – твои высокие достоинства и мое ничтожество. Страх точит эту надежду, убивает ее, Я обращаюсь к тебе за помощью: позволь мне надеяться, не отнимай ее у меня. Одного слова из твоих нежных уст достаточно, чтобы она сбылась. Услышу ли я от тебя заветное слово? Прошу тебя: не гони ее, не выслушав прежде того, что я хочу тебе сказать в защиту моей надежды. Где и как я могу поговорить с тобой? Если сочувствие, которое я читал в твоих глазах, и сострадание, с которым ты на меня смотрела, не обман, порожденный моим тщеславием, то я верю, что ты найдешь способ выслушать меня без воздыхателей, постоянно окружающих тебя. Нетерпеливо ожидающий ответа, самый горячий из твоих поклонников.

твой кузен Фаустино»,

– Видишь, тебе нет причины жаловаться на отсутствие чувства у Фаустино, – сказала донья Арасели.

– Я и не думаю жаловаться.

– Как тонко и умно составлено письмо! Как искусно он нанизывает все, что ему нужно! Как умеет он быть дерзким, не обнаруживая при этом ни малейшей нескромности! С каким изяществом молит о любви и свидании, делая вид, что ни о чем не просит! Что ты намерена делать?

– Посмотрим, Нужно подумать – и это естественно. Мне тоже потребуется неделя для ответа.

– Не будь такой злюкой. Любишь ты его или нет?