Иллюзии Доктора Фаустино

«Однако, – продолжал размышлять доктор, – куда девается мой дух, когда я сплю? Ведь жизнь не обрывается, не останавливается. Может быть, сон – это вид смерти? Но если я сплю не очень крепко, я ощущаю себя, и когда я просыпаюсь, ясное и четкое воспоминание о предыдущей жизни подтверждает истинность моего бытия. Если понимать смерть как долгий, глубокий сон между двумя фазами существования, то почему моя душа, просыпаясь, то есть рождаясь заново, не сохраняет четких и ясных воспоминаний о прошедших фазах бытия? Если таких воспоминаний нет, то нет никаких оснований верить в науку древних индусов, которая некогда пришла к нам в Европу, правда, в несколько измененном виде. Я всегда остаюсь тем, кто я есть. Несмотря на изменения и смену состояний, сущность моя постоянна: это золотая нить, на которую нанизывается ожерелье из отдельных жемчужин, Весь видимый мир и мои впечатления о нем, мои радости, горести, надежды, разочарования, сомнения, знания – все это нанизано на золотую нить, которая неизменна. Иногда мне кажется, что у нее нет конца. Но можно ли верить в ее бесконечность? Можно ли верить в ее безначальность, если я вижу начало нити? Если мы видим во сне, что она оборвалась, то воспоминание о том, что было до сна, сразу же связывает ее. Почему же после телесной смерти воспоминание не связывает то, что есть сейчас, с тем, что было до нее? Может быть, это происходит потому, что со смертью тела дух омывается в реке забвения? И не сливается ли мой дух с мировым духом? Да и существует ли отдельно мир духа, подобно тому как существует мир природы? Может быть, взаимопроникновение этих двух миров и есть Человечество? Если бы это было так, то, не веря в существование моей личности до моего рождения и после моей смерти, я должен был бы сомневаться и в реальности моего теперешнего существования. Кем же я тогда являюсь, если не видимостью, эфемерной иллюзией? При этой концепции реальны две сущности: природа, с одной стороны, и дух – с другой, как две формы той же субстанции. Но тогда и мое бытие и мое сознание – иллюзорны, и утверждение себя как существа смертного и преходящего означало бы противопоставление себя всем другим существам».

В подобных рассуждениях доктор проводил дни и ночи, сидя в нижнем зале, где висели портреты его предков, включая перуанскую принцессу, и где было зеркало. Пребывая в полном одиночестве и не боясь, что его могут увидеть и принять за сумасшедшего, он ощупывал себя, смотрелся в зеркало и видел свое отражение, шагал по залу и слышал свои шаги, разговаривал сам с собою и слышал свой голос. Ему самому было смешно доказывать реальность своего существования столь наивным образом. Потом он закрывал глаза и долго сидел в неподвижности отрешившись от всего, даже от мыслей. Доказательство собственного существования было полным: он существовал не потому, что видел себя, ощущал наощупъ, ходил, слышал, мыслил, а потому, что просто был. Потом он манипулировал нитью своего бытия. Она состояла из отдельных отрезков как бы разделенных узлами. На некоторых отрезках его бытие подтверждалось нанизанными мыслями, идеями, желаниями, далее нить оказывалась оголенной – ни единой бусинки, потом он видел начало нити, потом – нити не было.

Однажды, ночью, дойдя именно до этой стадии рассуждений, он захотел увидеть начало нити, для чего подошел к письменному столу и извлек метрическое свидетельство о рождении, которое подтверждало, что родился он в 1816 году, и тогда он понял, что до этой даты не было доктора Фаустино ни в духовном, ни в материальном смысле, он понял также, что все существа, населяющие беспредельное пространство, и все события и изменения, случающиеся во времени, существовали и случались без какого бы то ни было вмешательства с его стороны.

Потом он продолжал рассуждать:

«В вечном движении жизни, в смене событий и поколений я появился совсем недавно. Так что же со мной будет? Неужели я низвергнусь, уйду в ничто, исчезну навсегда, или я буду существовать вечно? Разве та субстанция, которой являюсь я теперь, не претерпевала изменений? И моя оболочка – разве она не подвергалась изменению под влиянием случая? Но, может быть, моя форма тоже не меняется существенным образом. Отчего бы ей меняться?»

В результате подобных рассуждений доктор пришел к заключению, что дело не в том, мог или не мог дух перуанки бродить по дому и вступать с ним в общение, а в том, что его Вечной Подруге незачем быть перуанкой, ибо она сама – дух, заключенный в живую плоть, она сама в тысячи раз реальнее тени перуанки, воспоминания или идей о ней, поскольку она сама заключена в чувственную оболочку, приданную ей чудодейственной силой воображения.

После стольких размышлений доктор снова возвращался к исходному вопросу: кто такая Вечная Подруга? Неужели правда, что он видел, знал, любил и даже забыл ее?

В связи с этим доктор вспомнил рассказ о донье Гьомар, который он в детстве слышал от слуг.