— Мы даже не обязаны отчитываться перед самим собой, если мы этого не хотим. Нет ничего плохого в том, чтобы быть безответственным. Но большинство из нас находит интересным знать, почему они поступают так, а не иначе, почему они сделали именно этот выбор, а не другой. Чем бы он ни был — наблюдением за полетом птицы, раздавливанием муравья, зарабатыванием себе на жизнь, делая лишь то, что по душе, — я поморщился. — Не слишком длинно?
Он кивнул.
— Длинно — не то слово. О'кей, как вы намерены произвести на мир впечатление?
Я вылез из-под самолета.
— А как насчет того, что я разрешу миру жить так, как он сам выберет, и разрешу себе жить так, как выберу я сам?
Он улыбнулся мне счастливой улыбкой.
— Это слова настоящего мессии! Просто, прямо, афористично, и не отвечает на вопрос, пока кто-нибудь не возьмет на себя труд как следует над этим подумать.
— Давай попробуем еще, — мне доставляло удовольствие следить за тем, как работает мой мозг.
— Учитель, — сказал он, — я хочу быть любимым, я добр, я поступаю с другими так, как мне бы хотелось, чтобы они поступали со мной, но у меня нет друзей, я одинок. Что ты ответишь на это?
— Сдаюсь, — развел я руками. — У меня нет ни малейшей идеи, что тут можно сказать.
— ЧТО?
— Ну, Дон, можно отделаться какой-нибудь шуткой, чтобы оживить атмосферу. Невинной шуткой для смены настроения.
— Атмосферу оживлять нужно тоже осторожно. Для людей, которые приходят к тебе, проблемы эти не шутки и не игры, если только они сами не являются высоко просвещенными и, таким образом, не знают, что являются своими собственными мессиями. Если тебе задают вопрос, будь любезен на него ответить. Попробуй пару раз сказать «сдаюсь», и ты быстренько окажешься горящим на костре.
Я встал в гордую позу.
— Ученик, ты пришел ко мне за ответом, и ты получишь его. Золотое правило здесь неупотребимо. Как бы тебе понравился мазохист, который обращался бы с другими так, как бы ему хотелось, чтобы другие обращались с ним? Или если бы на его месте оказался поклоняющийся Богу крокодилов, жаждущий быть заживо брошенным в яму с аллигаторами?.. Даже тот самый добрый самаритянин, с которого все и началось… Почему он решил, что человек, которого он нашел лежащим на обочине, непременно желает, чтобы его раны омыли оливковым маслом? А что если этот человек решил воспользоваться свободной минутой, чтобы ради разнообразия исцелить себя духовно? — мне показалось, что мои слова звучат убедительно. — Даже если изменить это правило на «поступай с другими так, как им бы этого хотелось», мы все равно не сможем узнать, как кто-либо, кроме нас самих, хочет, чтобы с ним поступали. На самом деле, для того чтобы применить Правило со всей честностью, его необходимо сформулировать так:
— Как всегда, Ричард. Если ты не научишься быть кратким, ты потеряешь девяносто процентов своей аудитории.
— Ну и что из того? — огрызнулся я. — Пусть даже я потеряю всю свою аудиторию. Я знаю то, что знаю, и говорю то, что говорю. Если я не прав, меня это не трогает. Десять минут полета — три доллара, деньги вперед!
— Знаешь что, — Шимода встал, отряхивая соломинки со своих голубых джинсов.
— Что? — обидчиво спросил я.
— Учеба закончена. Ну, как ты себя чувствуешь в роли Учителя?
— Чертовски растерянно.
Он посмотрел на меня с неуловимой улыбкой.
— Ты начинаешь привыкать, — сказал он.
16.
Скобяные лавки всегда похожи на длинные коридоры с полками, уходящими в бесконечность.
Я бродил по магазину Хейуорда в поисках болтов и гаек на 3/8 и стопорных зажимов для тормозных башмаков заднего колеса «Флита». Шимода терпеливо дожидался меня, ему, конечно, ничего этого не требовалось. Я подумал о том, что вся экономика пошла бы прахом, если бы все так же как он создавали все, что им нужно, из мысленных форм и воздуха, и делали бы ремонт без запасных частей, не прикладывая рук.
Я нашел с полдюжины нужных мне болтов и шел обратно к прилавку, когда вдруг услышал тихую лютневую музыку, доносившуюся из какой-то спрятанной акустической системы. Это было довольно странно для городка с населением в четыреста человек. Звучали «Зеленые рукава», мелодия, знакомая мне с детства.