Иллюзии красного

Терция все еще не знала, что ей предпринять. Сильный порыв ветра обрушился на сад, ломая ветки, гоняя по двору листья и мелкие сучья. Она выбежала на улицу. Тоненькие деревца гнулись до земли, по вымощенной камнями дороге неслась пыльная поземка, мусор, оборванная листва, лепестки цветов, какие-то тряпки, перья и мелкие предметы. Ветер крепчал. С потемневшего неба падали черные хлопья сажи. Откуда она взялась? Сажа таяла, оставляя черные пятна на стенах домов, на одежде. Да это же черный снег!..

Терция наклонила голову, пытаясь противостоять ветру, надела на голову накидку. Нужно было все время держать ее руками. Ничего не было видно, приходилось передвигаться наугад. Терция хорошо знала дорогу к казарме гладиаторов, единственному месту, где она могла что-то узнать о Сервии. Она шла очень быстро, а потом побежала. По дороге катились мелкие камешки, комки грязи. Вдоль улицы тянулся высокий сплошной каменный забор, за которым она сможет, наконец, увидеть мужчину, с которым хочет разделить все – дыхание, поцелуи, ласки, рассвет над морем, и, если уж так сложилось, то и смерть. Лучше бы все вышло по-другому! Но жизнь не спрашивает, она – происходит.

Терция уже видела поворот к жилищу гладиаторов, высоченные тополя у входа, когда раздался нарастающий подземный гул, словно что-то огромное и страшное зашевелилось в глубине, вздымая земную твердь, безжалостно стряхивая с нее все живое и неживое, перемолачивая неумолимыми и мощными жерновами… Женщина потеряла равновесие; мостовая вырвалась из-под ее ног, каменный забор раскололся со страшным грохотом, и обрушился, рассыпавшись по дороге крупными и мелкими обломками, потонув в густом облаке пыли.

Большой обломок известняка, вырубленного рабами в темных лабиринтах катакомб, попал Терции в голову, – она упала, а остальные камни беспорядочно посыпались, погребая под собою ее тело… Последнее, что возникло в ее сознании – жаркие объятия в тени апельсиновых деревьев, под журчание прозрачных струй фонтана, лицо гладиатора, красивое и искаженное страстью, и ее собственный шепот, беззвучный, безумный…

– О, Сервий, ты слишком нежен… Примени же немного силы! Совсем немного… Насилие… это так возбуждает…

Она позволяла себе быть собой – всегда. И во всем. В любви тоже. Ни на кого не похожая, своевольная и гибкая, она привлекала этим особым свойством – изменчивой неповторимостью.