Иллюзии красного

– Вот, полюбуйтесь, – давеча еще тесно платье было, а сейчас велико. Кушать надо побольше, барышня!

Лушка ворчала, шила, отходила, смотрела, опять что-то убирала, зашивала… Александра терпеливо сносила все ее манипуляции и нескончаемое ворчанье. Впрочем, она, как всегда в последнее время, была не здесь, а где-то в своих далеких и непонятных мечтах, которые словно выпивали ее жизненные соки.

– Дай-ка мне те красные цветы, – обратилась она неожиданно ко мне.

Я подала ей изящную гирлянду из атласных алых роз, которые удивительно шли к ее смоляным волосам, уже тщательно завитым и замысловато причесанным. Какая все-таки Александра красавица! Даже теперь, бледная и нездоровая, лишенная красок жизни, она притягивала к себе взор, подобно магниту. Огромные, оттененные черными густыми ресницами глаза, черные пышные кудри, гладкие щеки, алые пухлые губы с темным нежным пушком над ними, бездонный, завораживающий, уносящий в неведомые дали, взгляд, длинные благородные линии шеи, плеч и подбородка, стройная, полногрудая фигура, летящая походка… Невозможно смотреть и не восхищаться, не молиться на такую красоту, не благоговеть перед нею.

Какая удивительная пара они с Мишелем! Он – весь открытый, распахнутый всем ветрам, восторженный и добрый, искренний, как ребенок, с сине-голубыми глазами, выразительным лицом, высоким сильным телом, безрассудно храбрый, безрассудно преданный, безрассудно влюбленный. И Александра, – Сандра, как она любила, чтобы ее называли, – Алекс, как любили ее называть в свете, – скрытная, таинственная, словно вышедшая из загадочного колдовского мира, натура. Как будто не родилась и не выросла на этой русской земле, среди всех этих желтых полей и зеленых лесов, цветущего сада и душистого луга, не парилась в бане, не скакала на лошади по проселочной дороге между колосящимися нивами, не плавала в лодке по темному ночному пруду, пугая аистов среди камышей, не мечтала при луне о девичьем счастье, не плела венков, не сидела у рассыпающего искры костра, не гадала на святки, не каталась зимним утром на тройке с бубенцами, в тулупе, с красными от мороза щеками… Словно ее, Александру, однажды нашли в пещере древнего тролля,[10] совсем не похожей на все, к чему привыкли обычные люди. Она казалась гостьей из другого мира, непонятного, исполненного странного и как будто нездешнего очарования, притягательного, как все неизвестное, скрытое и неявное. Покров ее тайны был непроницаем и недоступен обыденному пониманию. И это-то и составляло самую ее главную женскую изюминку.

Она усмехалась, смотрела, мыслила, рассуждала и поступала не так, как все, не так, как принято и ожидается. Она была непредсказуема и оттого всегда интересна, как в первое мгновение. С ней никогда не знаешь, что будет спустя миг, год, вечность…

Потому Мишель и сошел с ума, потому и все сходили по ней с ума. Никому не удавалось подражать ей или быть похожей на нее ни в малейшей степени. Все подобные попытки, периодически предпринимаемые провинциальными барышнями, отчаявшимися составить себе партию, выглядели просто жалко и смешно. Александра была необычна, как яркий, пахучий и роскошный экзотический цветок на капустной грядке… И с этим ничего нельзя было поделать.

И вот этот цветок увядает… Как будто мертвящее ледяное дыхание коснулось его и убило питающие его жизненные силы.

– Полина, посмотри, ровно?

Голос Лушки вывел меня из оцепенения. О чем это я так задумалась? О барышне. Конечно, о ней. Однако, ко мне обращаются с просьбой. Горничная приколола цветы к волосам Александры и спрашивает моего мнения.

– Ровно.

Я придирчиво осмотрела прическу и осталась довольна.

– Очень красиво. Пойдемте вниз, там уже гости собрались.

Появление барышни, как всегда, вызвало вздох восхищения. А я увидела Марию Федоровну и вспомнила о нашем договоре. Савелий уже должен был приехать и привезти почту. Я поспешила во двор, и увидела коробку с корреспонденцией и заказанными книгами, которая стояла в углу террасы, и о которой в суете, связанной с приемом гостей, все забыли. Коробка оказалась довольно тяжелой, нести ее наверх не хотелось, и я решила просмотреть содержимое.

Книги я откладывала в сторону, а пакеты, адресованные барину и барыне, сложила в одну стопку, чтобы удобнее было нести. Еще в коробке оказались несколько тоненьких писем из Москвы и Петербурга, одно из Коломны, адресованное Марии Федоровне, и одно от Протасовых. Это показалось мне подозрительным. Недоброе предчувствие сжало сердце. Я торопливо сложила всю корреспонденцию в подол платья и побежала наверх по черной лестнице, чтобы не попасться никому на глаза. Книги я брать не стала.

В коридоре, почти у самой двери в мою комнату, стояла Мария Федоровна. Она догадалась, что я забрала почту и молча, пропустив меня вперед, вошла вслед за мною. Мы закрыли дверь на замок и начали просматривать письма.

– А что мы скажем, если господа заметят, что письма кто-то вскрывал?