Иллюзии красного

Барыню, однако, эти объяснения не успокоили, и она потребовала, чтобы Порфирьевна немедленно рассказала все, что она видела и слышала.

– Так ить, что было-то? Спустилась я вчерась за продуктами вниз, в кладовку. Степана хотела попросить, а он уже пьяный, – еще побьет чего, или уронит. Пошла сама. Там темно, а я свечу запамятовала взять с собою. Дак и зачем она мне? Я все там с закрытыми глазами могу найтить. Где лук, где колбасы, где яйцы, где вино – все ведомо. Ну и набираю в корзину-то, сало, окорок, то да се… Вдруг слышу, шаги по сходам, по лестнице то есть. Скрип… скрип…Гляжу – тень какая-то скользит, глаза ить у меня уже к темноте привыкли. Степан, говорю, ты?.. Никто не отозвался. Ах, думаю, непутевый, закуски решился стянуть! И то, водка жжет нутро-то, поесть требует. Ну, думаю, я тебе покажу, окаянный, как хозяйское добро переводить! Корзину поставила, и за ним. А он так споро-споро между мешками, ящиками, вглубь, в темноту-то – шасть!.. И нету. Дверь, видать, сама собой закрылась, или Степка-злодей ее нарочно прикрыл, чтоб, значит, в темноте орудовать… Не видно ни зги… Ладно, думаю, уж я задам тебе! Подхватила я тут корзину – и наверх. Дверь закрыла на замок, а ключи завсегда я себе на шею вешаю. Да вы, барыня, знаете, что я с ними даже ночью не расстаюсь. Теперича-то особенно. Продукты у нас все наперечет. Я за них отвечаю перед господами.

– Так это Степан у нас в привидения записался? – Елизавета Андреевна вздохнула с облегчением и принялась за омлет. Такое объяснение ее вполне устроило.

– В том то и дело, что не Степан!

Барыня начала уже резать рыбу большим позолоченным ножом. На блюдо потек ароматный густой сок. Она положила нож на блюдо и с мученическим, обреченным видом подняла глаза на кухарку.

– Ты хочешь меня вывести из терпения, Порфирьевна! Говори же, что дальше!

– А дальше, – Порфирьевна сложила руки и спрятала их под фартук. Она всегда так делала, когда волновалась. – Побегла я за Макаркой, садовником. Он как раз кусты обкапывал, прямиком под окнами, за домом. Идем, говорю, со мною, злодея ловить. Он лопату взял, и пошли мы. Я свечу толстую прихватила, чтоб, значит, при свете Степку быстрее уличить. Открываю дверь, спускаемся. Все вокруг обыскали – нет никого. Так мне отчего-то жутко стало… Аж волосы на голове все дыбом поднялись. Гляжу – Макарка-то побелел весь, и зубы у него застучали. Вдруг он, ни слова не говоря, бросился вверх по лестнице, – и был таков. Ну, а я закрыла все, и ушла. Иду за дом, Макаркину лопату несу: он ее с перепугу в кладовке бросил. А навстречу мне Степан. Наше вам, Порфирьевна, – говорит, – с кисточкой! Это он так непотребно здоровается. Научился у господ, что с молодым барином Николаем Алексеевичем якшаются. У меня прямо язык присох, силюсь сказать ему, чего он заслуживает, да не могу никак рта раскрыть.

– Ты бы спросила у него, он это в кладовке был, или не он.

– Дак ведь если то он был, окаянный, – никак выйти ему из подвала невозможно было. Я ведь его там закрыла. Нечистая сила попутала! – Порфирьевна закатила глаза и истово перекрестилась. – Я его все же пытать стала, что, мол, в кладовке делал? А он ржет, как жеребец, прости Господи! Тьфу! Нигде я, говорит, не был, ни в какой такой кладовке. Я с барином в кабак ездил, за водкой. Мы там блинов, огурчиков солененьких заказывали, селедочки. Хорошо посидели. А ты чего тут шастаешь, как баба Яга? Представляете? Это он мне! Нехристь окаянный!

Тут Порфирьевна принялась ругаться и честить по-всякому этого Степана. Барыня все это терпеливо выслушивала, а сама как будто все о чем-то думала. Потом спрашивает:

– Это все, что ты видела?

– Все, барыня. Нечистый попутал, право слово. Я сегодня, перед тем, как в кладовку за продуктами идти, «Отче наш» три раза прочитала, перекрестилась, и… все равно мне там боязно было.

– Чего ж ты боялась? – Елизавета Андреевна продолжала думать о своем, расспрашивая кухарку скорее для виду, чем вникая в ее пространные объяснения.

– Дак… кто ж его знает? Нечистая сила…

– Что ты заладила, «нечистая сила» да «нечистая сила»?! Ты хоть знаешь, что это такое? – не на шутку рассердилась барыня.

Порфирьевна не нашлась, что сказать на это и только хлопала глазами.

– А горничные эти бестолковые что говорят? Ведь они, в людской, поди, всем уши прогудели про привидения.

Елизавета Андреевна смягчилась. Кухарку она любила, а особенно любила ее стряпню. Таких обедов и ужинов ей ни у кого отведывать не приходилось, и гости всегда кушанья хвалили. Она не хотела обижать старуху, и голос повысила только оттого, что сильно разволновалась и не понимала, что происходит.

Порфирьевна рассказала, что «вертихвостки» ночью часто готовят грелки или лекарства для барина, носят наверх по черной лестнице. И несколько раз натыкались там на кого-то, в темноте невидимого.

– Так может, это Николай в потемках бродит? Неспокойный он стал нынче. – Барыня тяжело вздохнула.