Иллюзии ночей

– Господи Иисусе Христе, Сыне Юожий, спаси и помилуй нас, грешных. Помоги, святый ангеле мой хранителю окаянныя души моея. Укрепи руку мою, уста мои, разум мой, чтоб не чуял я усталости, взывая к Богу своему! Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, грешных… Помоги, святый ангеле…

Широкое покрывало волны, подождав, когда старик начертит полностью кре5ст, деликатно стирала его, будто ластиком подготавливая новый лист для крестописца, и старик без малейшего нетерпения вновь проводил на песке прямые линии. Гена в недоумении понаблюдал, послушал и, в конце концов, пожал красными плечами.

– Во чудик, точно. Зачем на песке кресты малевать?

Отважился, спросил у деда:

– А зачем вы это?

И на песок указал. Старик словно не слышал. Гена присел рядом, заглянул ему в лицо.

– Вы зачем на песке крест рисуете? – громче спросил он. – Всё равно ж смывает.

Старик дождался тоненькой округлой волны, стёршей крест, написал его снова. Гена дёрнул губами и нахмурился: его не замечают? Его, начальника отдела обслуживания населения ОАО «ОваБанк»?!

– Я ж тебя спрашиваю, дед! Не слышишь, глухой, что ли? Эй!

Он ткнул старика пальцем в плечо, и тот, вздрогнув, обернулся. Чертимый при этом крест нарисовался кривым, но его тут же смыло волной. Яркие голубые глаза воззрились на Гену, и он вдруг понял, что старик его действительно не слышал, поглощённый странным своим незамысловатым делом.

– Чего говоришь? – растерянно спросил он.

– Говорю – зачем кресты на песке малюешь?

Гена Бялик едва не взорвался. Старик хлопнул глазами.

– Крест-то? – сказал он и улыбнулся всеми своими морщинами и морщинками. – Вот, видишь, малюю… Бога прошу.

– О чём просишь? – допытывался Бялик.

– Так, видишь, беды сколько…

– Где?

– Здесь, в песках… у моря.

Бялик пожал плечами.

– Веришь, что ли, что море перестанет пожирать?

Старик отвернулся и продолжил творить на песке крест.

– Верю, – подтвердил он серьёзно.

И Гене почудилось, будто волна, раз за разом смывая изображение креста, уносит его в свои глубины, наполняется им, освящается и… утихает.

Утихает разъярённость моря, его обида на людскую небрежность, боль от ран, нанесённых человеком за последнее техническое столетие, возомнившего, что материя первична, а дух вторичен.

Гена проморгался. Что за идиотские мысли лезут в голову? Он же отдыхает! Ему загорать, купаться и выпивать положено, а он за сумасшедшим чудиком гоняется! Не дурак ли? Он поднялся и вернулся по кромке моря к жене, едва найдя её среди голых тел. Лена спала, и Гена, забоявшись, что она вконец сгорит на солнце, растолкал её.

– Пойдём купаться! Я аж взмок весь!

Лена заморгала сонными глазами.

– Чего кричишь? Пойдём.

Море, у берегов заполненное зелёными пушистыми водорослями, тёплое и пытающееся избавиться от брошенного в него мусора, принял их, тем ни менее, покорно и охладило поджаренные тела.

Три недели супруги Бялик блаженствовали в жарком благодатном Краснодарском крае, и каждый день они натыкались на мешковатую несуразную фигуру старого чудика, бродящего по пляжу, слушающего людей и подбирающего за ними всякую дрянь, а потом уходящего на дальнее пустынное место и несколько часов подряд, неустанно чертившего на омываемом волнами песке крест.

Гена привык за ним наблюдать. Иногда, дождавшись момента, когда Лена нырнёт в безконечные киоски, тянущиеся рядами от пляжей к посёлку, он шёл к старику и, сев неподалёку от него, глядел то на море, то на старика, сам не понимая, отчего ему здесь так спокойно.

Навестил он его и в последний вечер перед отъездом. Загорелый, немного похудевший, он нравился сам себе и уже мыслями пришёл на работу и принимал восхищённые взоры женской половины своих подчинённых.

Гена хотел проститься со стариком, хоть от с ним и не заговорил ни разу. Лена отпустила его одного, предпочтя последний тур по киоскам: вдруг что новенькое появилось, интересненькое старенькое пропустила?

Старик сидел на своём месте и чертил на песке крест. Несколько минут Гена смотрел на него, на песчаный крест, появляющийся и исчезающий вновь. Старик вдруг сказал:

– Уезжаешь, сынок?

Гена аж вздрогнул, колыхнув небольшим животиком.

– Завтра, – пискнул он от неожиданности и прокашлялся.

Надо же, немой слово произнёс!

– А зачем вы на песке крест рисуете? – торопливо спросил Гена.

Проговорив молитву, старик начертил крест, волна смыла его и обнажила новое поле для нового начертания.

– Смотри, волна-то как набегает, – сказал он восхищённо.

– Набегает, – подтвердил удивлённый Гена несомненный факт.

– И уносит с собой крест, – молвил старик, – чтоб не уносить жизни.

Гена возвёл глаза к небу. Точно чудик. Он потоптался рядом с ним, почему-то зная, что тот ничего больше ему не скажет, и всё же не желая уходить в суету южного вечера.

Он смотрел на безпокойное море, на падающее в него солнце – всё в последний раз, потому что он возвращается на дождливый холодный Урал; смотрел на старика, который, может, к следующему лету помрёт; оглянулся на песчаные дюны, украшенные колючками и шапочками кустов ивняка, на небо с одним единственным намёком на облака.