Иллюзия греха. Разбитые грёзы

От моего вопроса она вздрогнула и на мгновение отвела взгляд, но тут же нашлась с ответом:

– Не в столице. За городом. Вы вправду хотите отвезти торт детям?

– Да, – решительно заявила я. – Только вот это уберу, – и сковырнула ножом с верхушки свою импровизированную копию. – Не хочу, чтобы мне отгрызли голову. Если отправимся прямо сейчас, он не успеет испортиться. В приюте не будут против такого позднего визита?

Я скосила взгляд на напольные часы, которые показывали половину шестого вечера. Вряд ли дети уже спят.

– Нет, конечно, – всплеснула руками Кати. – Там всегда рады пожертвованиям, в любое время дня и ночи.

И все же насчет ночи я усомнилась.

– Тогда я сейчас переоденусь и мы поедем. Ты покажешь мне дорогу, – решила я. – Попроси дворецкого помочь перенести все сладости, которые сегодня привезли, в машину.

Экономка просияла улыбкой и унеслась исполнять. Я же поднялась в свою комнату и сменила платье на брючный костюм.

Параллельно меня занимали мысли о личности Кати Райт. Вестей из Арсамаза по поводу нее так и не пришло, а по местным каналам Артур не смог подтвердить, является ли она дочерью Виктории. Но судя по опросам, которые провел Франц у семей, где она работала, девчонка была работящей и добросовестной, а вот о причинах её увольнений распространяться никто не хотел.

Уже выезжая из столицы, я все же не выдержала и бросив взгляд на сидящую рядом Кати, поинтересовалась:

– Почему ты так отреагировала, когда я спросила о приюте?

Ее пальцы крепче сжали коробку с неизвестным содержимым, которую она забрала из своей спальни, и после недолгой заминки ответила:

– Я сирота. Дважды, – ее голос дрогнул и она сглотнула.

Моя бровь удивленно взметнулась вверх.

– Это как?

– Когда мне исполнилось четыре, меня удочерила одна женщина. Стала настоящей матерью. Я любила ее до безумия, а потом началась война и еще раз отняла у меня единственного родителя, – по щеке Кати скатилась слезинка, а губы поджались. Подбородок мелко задрожал от воспоминаний, которые явно нахлынули на девушку, но она продолжала держаться, чтобы не разрыдаться прямо здесь.

Мое сердце словно тисками сжало.

– Прости, я не хотела тебя расстроить, – искренне сожалела я.

– Ничего страшного. Эта боль давно утихла… Сейчас я, наоборот, очень рада, что мы едем в приют. После войны там все изменилось, сирот стало больше, а вот благотворители почти исчезли. Теперь все, что есть у приюта, делается силами бывших воспитанников.

Моя рука невольно сжалась на оплетке руля, я еще раз покосилась на коробку в руках экономки и в голове вспыхнула догадка:

– Ты везешь туда вещи.

Кати кивнула.

– Игрушки и куклы. Я сама их шью. Именно для этого я вчера попросила образцы ткани. Из белых кружев выйдут замечательные платья.

Теперь настал мой черед судорожно сглатывать. При упоминании белых платьев у меня начинался нервный тик.

Дальше ехали молча. Катерина указывала дорогу, которая чем дальше, тем больше становилась заросшей и глухой. Складывалось впечатление, будто в лучшем случае здесь проезжают машины раз в день, а недавно прошедший дождь не облегчал попытку пробраться через самые сложные места.

В какой-то момент я остановилась у показавшейся особенно глубокой лужи и вышла из машины. Загонять авто в грязь, чтобы в ней потом застрять, не хотелось. Поэтому я решила прежде чем набедокурить, лучше проверю глубину.

Обломала ветку у дикорастущей яблони у обочины, и пока очищала ее от листьев, продолжала расспросы Кати.

– Ты сказала, что у тебя была только мать. Но разве такое возможно. Насколько помню правила усыновления, до войны детей отдавали только в полные семьи?

Если девушка действительно дочь Виктории, то ответ я знала заранее. И все же, мне было важно его услышать от экономки.

– Моя мать была важной фигурой в старом обществе. Ей пошли навстречу, – девушка выбралась из машины, оставив коробку на сидении, и подошла ко мне помогать расправляться с веткой. – Что же касается отца… Мне и без него хорошо жилось. Из детства осталось только одно воспоминание, когда под новый год в приют приехали благотворители с подарками, среди них был один мужчина – врач, Деймон Стоун. Он привез лекарства. Тот доктор казался мне таким большим, сильным и высоким… До сих пор помню, как тянула к нему руки и просила, чтобы он и женщина рядом стали моими родителями. А они ответили, что не могут, потому что не любят друг друга, – с губ Кати слетел грустный смешок. – Представляете, я им тогда заявила, мол, что может быть проще. Возьмите и полюбите!

– Ты была ребенком, не понимала многого.

Ветка была почти оборвала, и Кати уже отряхивала руки, когда на ее запястье мелькнул браслет с ярко сверкнувшими красными камнями в закатном солнце. Девушка поймала мой удивленный взгляд и ойкнула.

– Наверное, не стоило надевать его, – смущенно пробормотала она, одергивая рукава ниже. – Просто он такой красивый…

– Это то, о чем я думаю? – я вспомнила вчерашнюю коробку, обитую бархатом.

Кати кивнула.

– Могу вернуть, если хотите.

– Вот еще! – взбрыкнула я и решительно пошла к луже измерять глубину. – Он твой. Носи где и когда хочешь!