Иллюзия греха

— А вдруг не смогла бы? Как я мог рисковать? Разделить с Катериной старость я уже не мог. И вышло бы, что из мелочной мстительности я разорвал бы ее отношения с близкими ей людьми, обрек на одиночество, а сам благодушествовал бы в окружении любящей меня семьи. Простите, вам не кажется, что мы с вами несколько увлеклись этой темой? Вы сказали, что эти вопросы не являются обязательными для расследования обстоятельств убийства.

— Да, — согласилась она. — Вернемся к делу. Екатерина Бенедиктовна не рассказывала вам о том, что среди людей, которым она предоставляла приют в своей квартире, был некий врач лет на двадцать пять моложе ее самой?

— Врач-то? — усмехнулся Родченко. — Был. И не один. Знакомства в медицинском мире были у Катерины обширные еще со времен ее жизни со Швайштейном.

— Меня не интересуют все ее знакомые врачи, — терпеливо сказала Настя. — Мне нужны только те, которые лет шесть-восемь назад встречались со своими любовницами на ее квартире. А если еще конкретнее, то мне нужен врач, любовницу которого звали Галиной Терехиной.

— Галина Терехина? Кто такая?

— Женщина, которая шесть лет назад выбросила из окна троих своих детей, а затем и сама выпрыгнула.

— А, да-да, — оживился Родченко. — Помню, помню. Катя рассказывала. Ужасная какая-то история.

— Семен Федорович, это очень важно, поэтому я попрошу вас припомнить как можно точнее и подробнее, что именно рассказывала вам Анисковец.

...В последние годы они встречались и ездили гулять в парки или за город. Очень любили Коломенское и Останкино, частенько бывали в Архангельском. Необходимость встречаться в интимной обстановке с возрастом отпала, теперь они часами бродили по аллеям, сидели на лавочках и много разговаривали. Екатерина Бенедиктовна рассказывала о чужих романах, а Семен Федорович с удовольствием слушал ее рассказы. Язычок у его возлюбленной был острым и язвительным, и ее устные повествования больше напоминали читаемую наизусть прозу хорошего сатирика. Во всех этих рассказах присутствовала одна особенность Екатерины Бенедиктовны: она старалась не называть лишних имен. Это не было скрытностью, перед давним другом она уже ничего не старалась скрыть, это было скорее с детства воспитанной культурой речи. К чему загромождать рассказ именами, которые собеседнику ни о чем не говорят и только отвлекают внимание? Конечно, если речь шла об известном артисте или писателе — другое дело. Но в данном случае ни врач, ни его подруга-домохозяйка известными личностями не были, поэтому и остались для Родченко безымянными, хотя упоминала о них Екатерина Бенедиктовна довольно часто. Роман у врача и домохозяйки был таким длительным, что она порой посмеивалась:

— Они идут по нашим с тобой, Сеня, стопам. У обоих есть семьи, которые они не хотят разрушать, но они вместе уже так долго, что наверняка не расстанутся до глубокой старости. Впервые имя домохозяйки прозвучало незадолго до несчастья. Екатерина Бенедиктовна как-то сказала:

— Похоже, им действительно уготована наша с тобой судьба. Не пойми меня превратно, Сеня, я не хочу напоминать о том, что произошло у нас с тобой, мы это уже похоронили, но врач оказался отъявленным мерзавцем, а бедная Галина ничего не подозревает. Интересно, узнает ли она когда-нибудь о том, что он сделал? И если узнает, то сможет ли простить его?

— Что же он такого сделал страшного? — вяло поинтересовался Семен Федорович.

Он в тот день чувствовал себя из рук вон плохо, уже несколько дней болело сердце, то и дело отнималась рука, темнело в глазах. Ему с большим трудом удалось собраться с силами для традиционной прогулки с Екатериной. И разговаривать не хотелось, каждый звук, даже тихий, болезненно отдавался в висках и затылке.

— Пока точно не знаю, но он... Что с тобой, Сеня? Ты плохо себя чувствуешь?

— Да, что-то нехорошо мне, — признался Родченко.

— Господи, да ты бледный какой! Зачем же ты пошел на прогулку? Почему не сказал, что болен? Пойдем, пойдем, — заторопилась Екатерина Бенедиктовна. — Сейчас поймаю тебе такси, отправляйся домой и ложись. И непременно вызови врача. Мы с тобой уже не молоденькие, со здоровьем шутить нельзя.

Он покорно поднялся со скамейки и поплелся следом за ней к выходу из парка. Дома он сразу улегся в постель, а вечером пришлось вызывать «неотложку», которая и увезла его в больницу. Вышел из больницы Семен Федорович только через три месяца, и судьба безымянного доктора и какой-то Галины волновала его в то время меньше всего. О последнем разговоре с Екатериной Бенедиктовной он и думать забыл. Спустя еще некоторое время он снова возобновил неспешные прогулки с Анисковец, и та сама как-то сказала:

— Знаешь, Сеня, та история с врачом и его многолетней любовью все-таки закончилась трагически. Несчастная пыталась покончить с собой и детей из окна выбросила. Об этом даже газеты писали. Не знаю, как он будет дальше жить с таким грузом на совести. Сейчас я начинаю корить себя за то, что потворствовала этим отношениям. На меня тоже ложится часть вины.

— Бог с тобой, Катя, — возразил Родченко, — какая же тут может быть твоя вина?