— Дождись случая, когда у тебя сердце заноет, когда ты поймешь, что не будет тебе покоя, пока какое-то дело не будет сделано. Когда ты почувствуешь, что у тебя внутри все болит, — вот тогда ты нашел то дело, на которое должен потратить эти деньги. И совершенно неизвестно, от чего у тебя душа заплачет, от жалости к бездомным кошкам и собакам или от страха перед распространением новой вирусной пандемии. В одном случае ты построишь приют для бездомных животных, во втором — дашь денег на научную разработку новой вакцины или на ее покупку, но как бы там ни было, ты почувствуешь, что не можешь не сделать этого. Это и будет тот случай, который тебе нужен. А искать, куда бы пристроить деньги, — это глупо. И радости никому не принесет. К тридцати четырем годам Александр так и не женился, ибо горький опыт обмена любви на деньги оставил в нем слишком заметный след. Девушек и женщин у него было много, ранняя лысина была единственным дефектом его внешности, но своих подруг, подходящих, по его представлениям, на роль жены, он проверял на «наследство», и каждый раз видел жадный блеск в глазах. Ласки их становились после этого известия более жаркими и изощренными, а слова, произносимые на ухо, более страстными и откровенными. Ему сразу же становилось скучно и противно. Ну почему люди так любят деньги, которых сами не заработали? Он понимал, очень хорошо понимал людей, которые тряслись над каждой ежедневным многолетним трудом заработанной копейкой, и даже самые отвратительные проявления скупости и жадности со стороны таких людей его не раздражали, хотя сам он скупердяем отнюдь не был, любил делать подарки и расставался с деньгами легко. Но он совершенно не понимал, как можно, забыв все на свете, забыв себя и своих близких, забыв честь и совесть, рваться к деньгам, которые нажил или заработал кто-то другой. И даже в свои тридцать четыре года, став начальником отделения и дослужившись до майора, он этого не понимал. То есть чисто теоретически знал, что с людьми это случается на каждом шагу, ну буквально с каждым третьим, но встать на их место, влезть в их шкуру и понять, почему они так себя ведут, он не мог. Не мог и все тут.
В эту ночь она вообще не смогла уснуть. Лежала, конечно, в постели, давала отдых натруженному за день телу, но душа ее бодрствовала, заставляя снова и снова возвращаться к мыслям о сестре и об Олеге. Почему так сразу? Почему два человека покинули ее одновременно? Никто из них не виноват, Наташу похитили, Олега убили, но почему же судьба наносит ей удар за ударом, не давая опомниться и дух перевести? Несправедливо это. Так нельзя. Она же живая, у нее сердце есть. Или, может, Боженька смотрит на нее сверху и думает, что раз она такая трудяга неутомимая, то у нее внутри вообще ничего нет, кроме мышц и сухожилий? Ира в Бога не верила, но и в том, что его нет совсем, сомневалась. Что-то есть, конечно, просто мало кто точно знает, что именно.
Она не любила Олега и даже влюблена не была, просто была благодарна ему за участие, за то, что приходит каждый вечер, делая ее тем самым в глазах окружающих работников «Глории» такой же, как все, нормальной девушкой, у которой есть ухажер. За то, что поднимается иногда в ее квартиру, заставляя ее забыть об убогой одежде и мерзких прыщах на лице. За то, что собирался повести ее к доктору и даже оплатить лечение, если нужно будет. За человеческие разговоры во время коротких прогулок по ночным улицам. За то, что не говорил обнадеживающих слов и ничего не обещал, а просто был, пусть понемногу, но каждый вечер. И Ире было отчаянно жалко его. Ну почему, почему? Такой молодой, красивый, добрый. И ребеночек скоро родится... Ей было жалко жену Олега, хотя Ира даже не знала, как ее зовут.