Иллюзия игры

– У меня вон и помощница есть, – показывал продавец на рыжеволосую деваху. – Готовит, так сказать, почву для рассады. В прямом и переносном смысле. Размещает рекламу, общается с прессой… Ну, и удобрение раскладывает по ящикам.

Реклама и в самом деле была: в нескольких передачах на местном телевидении прошла бегущая строка, а еженедельная газетка «Труды садовода» поместила на последней странице заказную статью о выгодной покупке.

Несмотря на это, садоводы Воронежа с осторожностью отнеслись к заманчивому предложению. Лишь немногие из них пошли на покупку дорогущих луковок, вырастили их до требуемых десяти сантиметров и понесли обратно в магазинчик, пугаясь собственной отчаянной храбрости.

Старичок осмотрел зеленые листочки, скрученные в тугую палочку, забраковал пару ростков по причине желтизны и недостаточного роста, а за остальные немедленно заплатил: вытащил из ящика крепкую пачку денег, перетянутую красной бухгалтерской резинкой, и отсчитал требуемую сумму. Чем поверг бывших покупателей, а теперь продавцов, в трепет.

Потому что это что же получалось? На выращивании двадцати луковиц, которым не требовалось ничего, кроме воды, можно было заработать восемьсот рублей. На выращивании сорока, которым требовалось воды в два раза больше, уже тысячу шестьсот! А уж если взять сто… Разум немел перед перспективами.

По городу Воронежу полетели новости «сарафанного радио». А вслед за ними к старичку и его помощнице слетелись, подобно мотылькам, садоводы, желающие принять участие в развитии современной фармацевтической промышленности. Они горстями скупали луковки гладиолусов, ласково именуемые детками, и подробнейшим образом выспрашивали, как должен выглядеть готовый росток.

Вскоре эти же садоводы понесли обратно проросшие гладиолусы. Несколько недоверчиво они смотрели, как старичок отсчитывает деньги из пачки с красной резинкой. Девушка ловко принимала коробки с цветами, уносила их в дальнюю комнатку, сортировала по какому-то ей одной известному принципу и время от времени звонила по телефону и уточняла, как именно нужно обработать готовый продукт и когда придет машина.

И тогда начался обвал. Воронежцы бросились раскупать луковицы, и вскоре старичок был вынужден заказать новую партию товара, а за ней и еще одну. Было распродано невероятное количество гладиолусов, и на всех подоконниках, на всех столах, шкафчиках и комодах расположились жизнерадостные зеленые клювики, вытеснив пахучую помидорную рассаду и унылые огуречные плети.

Наступил конец мая, и радостные садоводы, первыми сумевшие вырастить стебель нужной высоты, отправились получать заработанные деньги. Однако магазинчик оказался закрыт. Сквозь закопченные стекла взволнованные жители разглядели, что внутри все осталось так же, как было: стол, стул, даже калькулятор валялся, забытый или брошенный владельцем. Не хватало только старичка с его рыжей помощницей.

Самые оптимистичные энтузиасты выращивания гладиолусов предположили, что старикашка уехал за новым товаром. Однако их надежда была растоптана, когда кто-то из наблюдательных людей заметил и сообщил остальным: «Вывеска-то тю-тю!» Что в переводе означало исчезновение вышеупомянутой вывески.

И это была чистая правда. Продавец бесследно скрылся, оставив садоводов с ростками, которых хватило бы, чтобы засадить по периметру весь Воронеж.

Михаил Степанович Гройс вернулся из этой поездки несколько более состоятельным человеком, чем уезжал. Ирка вернулась несколько более осведомленной о разведении гладиолусов, чем ей хотелось бы. Но один цветок она все-таки вырастила на балконе. К сентябрю он распустился белыми лепестками с алой сердцевиной и простоял до октябрьских дождей.

– Около двадцати процентов людей легко внушаемы, – сказал утром Михаил Степанович, крутя свою трость. Ежедневно он посвящал этому четверть часа: выпады, удары, уколы, словно рапирой. – Это значит, что каждый шестой, а то и пятый, подходит для твоих целей. Запомни, Ира: около двадцати процентов!

Он остановился, выдохнул и отложил трость в сторону.

Девушка оторвала глаза от учебника. Они с дедом решили, что на следующий год она будет поступать в институт, и теперь Ирка усиленно занималась.

– Прр-р-роцент! – поддакнул Прохор из-за решетки.

Он был наказан за уничтожение стула, которому в припадке ненависти к мебели разбил клювом гнутую спинку, и теперь сидел в клетке.

– Молчи, чудовище, – укоризненно сказала ему Ирка. – Такой стул испортил.

Попугай нахохлился и прикрыл глаза.

Девушка выжидающе смотрела на старика. Она догадывалась, что о целях и внушаемости было сказано не просто так.

– Я хочу тебя кое-чему научить, потому что тебе не хватает одного полезного навыка, – продолжал Михаил Степанович. – Если получится. Потому что получается не у всех.

– Чему же? – Ирка почувствовала себя несколько уязвленной.

– В Воронеже я заметил, что ты побаиваешься большого скопления народа. И хуже работаешь.