Он обнюхал продукты, но с ними вроде ничего не случилось. Игнат содрал упаковочную пленку, крупно и неровно нарезал, свалил в тарелку. Щелкнул включателем электрического чайника, вскипятил воду, нашел початую пачку кофе, насыпал в чашки, залил кипятком. Игнат осмотрел результаты своих трудов – сносный холостяцкий завтрак был голов.
– Иван! Ваня!!! – вновь прокричал он в сторону гостиной. – Вставай, кому говорят!
Он поискал на полках сахар, но не нашел. «Зоя, сука! – со злостью подумал Игнат. – Унесла, что ли?»
– Вань! – рявкнул он в сердцах, не разбирая, на кого больше злится – на Зою, на друга или на отсутствие сахара, и вышел в гостиную.
Иван, похоже, ничего не слышал, он по-прежнему лежал в своем кресле, уронив голову на грудь и вытянув ноги. Игнат решительным шагом направился в его сторону.
– Вань, – потряс он спящее тело. – Вставай, тебе говорят. Завтрак готов, мегере твоей пора звонить. Ну, ты чего, помер, что ли?..
Игнат не договорил. Под его рукой голова Ивана откинулась назад – ледяной лоб, белая до синевы кожа на щеках, кровавая струйка стекает с виска. Иван был мертв. Игнат сделал шаг назад и упал, не сводя остановившегося взгляда с друга.
Благоухая лавандовым мылом, запахами мятной зубной пасты и крема для бритья, Кир постучался в дверь детской и распахнул ее.
– Доброе утро! Вставайте, де-ти!
Слова застыли у него в горле. Дыхание прервалось, и сердце встало. Как будто девочка оказалась права, и он и вправду превратился в покойника, вставшего из могилы и с ужасом глядящего на этот мир. Однако совсем скоро его взгляд смягчился, щеки порозовели, и он смог отлепить влажные пальцы от дверного косяка.
Теперь Кир спокойно рассматривал растерзанные кровати, простыни заляпанные кровью и разметавшиеся на них беспомощные детские тела. Что сказать, картина была эффектной. Если бы не стойкий запах гуаши, его все-таки хватил бы инфаркт.
– Жду вас на кухне, – бесцветным голосом произнес он. – Постели перестелите сами.
Он посмотрел на часы.
– Время пошло.
Кир вышел за дверь, а на кроватях спустя некоторое время зашевелились «бездыханные» тела.
– Не вышло, – оттирая со щек густую краску, вздохнул мальчик.
Он внимательно рассматривал свои руки алого цвета.
– А почему? Все же хорошо сделали. И цвет, и вообще…
– Потому что он мертвый, вот почему, – прошипела девочка. – Даже не вскрикнул. Слова не сказал.
– А может, ты дернулась, когда он вошел? – спросил мальчик.
Девочка не удостоила его ответом. Обтирая ладони о рваную пижамку, она сползла с кровати и дернула на себя одеяло с простыней.
– Я понял! – вдруг с торжеством завил мальчик. – Запах! Наша гуашь воняет!
Девочка принюхалась.
– Да, вроде нет.
– Ха, это мы привыкли, вот для нас она и не воняет. А Кир, как вошел, сразу учуял, – мальчик с досадой вытер «кровавые» сопли. – Поэтому ничего и не вышло.
– Ладно, – девочка протянула ему руку, помогая выбраться из постели. – Что же мы наделали… – вдруг с тоской произнесла она, обводя взглядом кровати.
Мальчик согласно кивнул и шмыгнул носом.
– Ну ничего, – произнесла она, подбадривая себя и брата. – И вообще, мне показалось, что на секундочку в самом начале он все-таки чуть-чуть испугался…
Кир прикрыл дверь, оставив за ней пыхтящих от усилия и досады детей возиться с перепачканными простынями.
«Вот чертовка! – возмущался он, удаляясь по коридору в сторону кухни. – А сколько изобретательности…»
– Вам кофе, Кир Александрович? – поинтересовалась свежая и улыбающаяся, как всегда по утрам, Настя.
– Мне яду, – выдавил из себя Кир, но, заметив, как вытянулось лицо девушки, улыбнулся. – Кофе, Настя, кофе. Ну что же ты за человек?! Всему веришь!
– Я не всему верю, – неожиданно серьезно отозвалась Настя, ставя турку на плиту. – Я
Кир всмотрелся в ее раскрасневшееся миловидное личико, хотел что-то сказать, но тут вмешался кофе, зашипел и пенной волной вывернулся на плиту.