— Мы знали, что грядет война, — ответила я, с помощью Эбена перевязав хвостик бинта, — Это длиться всю нашу жизнь.
Эбен никогда не желал вовлекаться в войну. Он считал, что можно избежать этого, если действовать правильно. Парень никогда не поступал импульсивно. Мы принимали друг друга такими, какими мы были. Я вспомнила, как упрашивала его провести меня за стены города, но тот не согласился. Лекарь еще долго отговаривал меня от этой затеи, пока я не решилась пройти туда сама.
— Сама…
Отправляясь на цокольный этаж за водой, которая осталась в резервуарах канализационной системы, я провела рукой за ухом. Под пальцами прощупывался неровный шрам полумесяцем.
— Вот откуда он… Значит Эбен рассек его после падения, чтобы они приняли меня за свою. Но…
Есть ли там чип? Смогу ли я вновь пройти по мосту, как прошла в тот раз через страшные муки ультразвука? Даже с блокиратором это невозможно.
В коридоре тихо. Я обернулась, удостоверившись, что мои рассуждения никто не слышал и набрала воды в два кувшина.
Поднявшись наверх, я ни о чем не спрашивала Эбена. Накладывая повязки и промывая раны, я посматривала в сторону лекаря, внимательно изучая его действия. Сердце отзывалось теплом, когда я думала о нем. Приходили воспоминания… Наши тайные встречи, поцелуи, ссоры и тот момент, когда мы пошли разными дорогами… Он знает, где рюкзак? Знает, что там? Но как спросить?
— Эбен, у нас тяжело раненный! — Меня отвлек голос женщины. Она помогала нам. Двое военных внесли в штаб мужчину в белой форме с пробитой головой. Его седые волосы, лицо и шея были залиты кровью, — Куда его?
Лекарь проверил пульс и наклонился над больным.
— Давайте вниз. Его отдельно.
— Некуда. Зал забит, а в комнате с аппаратурой пленные.
— Тогда организуйте кушетку в углу и закройте шторой. Ему нужно затемненное помещение. Несите, — Эбен посмотрел на меня, — Свободна? Понадобится твоя помощь.
— Да, конечно!
Военного отнесли в зал собраний, на цокольный этаж. Отгородили занавеской, как требовал лекарь, чтобы создать темноту и дали обезболивающее. Ничего другого под рукой не оказалось. До госпиталя сейчас не добраться. Улицы под перекрестным огнем.
Лекарь попросил меня остаться с ним и менять повязку, как только она пропитается кровью. Я согласилась, не сомневаясь. Вид крови больше не пугал меня. И когда пришло время, я осторожно перебинтовывала голову седого военного. Все это время он был без сознания, но тут открыл глаза и схватил меня за рукав.
— Они по всем секторам… — прокряхтел мужчина. Я плохо расслышала и чуть наклонилась, мягко проходя салфеткой по мокрому от пота лбу раненного, — По всем приграничным секторам… Агхр… Мы не отстоим. Не отстоим…
— Вам нужно отдохнуть, — прошептала я, поправляя одеяло. Из-за того, что в зале собралось много людей, я плохо слышала слова военного. Он сильно бредил, — Не волнуйтесь. Мы вам поможем.
— Минас, Сильва, Флюмен падут как пал Диалон… Лес движется, они знают, они ждут, когда мы ослабнем… Они знают, что нас бьют свои.
От этих слов стало не по себе. Я осмотрелась, выглянула из-за шторы, чтобы убедиться, что нас не слушают. Но никому и дела не было. Зашторив штору назад, я наклонилась к раненному, тихо спросив, — Кто знает? Повстанцы?
— Кто ты?
— Я Эмбер. Я жена командующего Даттона.
— Даттон… Знаю его, хороший… И ты хорошая, агхр…
Мужчина попытался встать, но я его придержала.
— Вам нужно лежать. Нельзя волноваться.
— Мне больно, Эмбер. Так больно. Все гудит.
— Я попрошу дать еще обезболивающего. Вам нужно поспать.
— Я не выберусь уже. И ты… А ты так молода, чтобы умирать.
— Вы сказали, что сектора падут. Это правда?
— Дайте мне воды… Я хочу спать…
— Сейчас, — я поднялась с места, — Пару минут. Потерпите, я принесу воды.
Пока я добежала наверх и спустилась вниз, но раненный уже пребывал бехз сознания. Он больше не отвечал. Только постанывал от боли…
Прошло еще не менее пяти часов. Бесконечно долгих. За ними наступил вечер. Эбен заставил меня подняться наверх и немного поесть. Приберег энергетический батончик и сухарей. С теплой водой вполне годная еда. Я бы стерпела, но организм будто стал чужим. Многое во мне оказалось сюрпризом. Тошнота и отсутствие аппетита может резко сменится ужасным голодом, выжигающим собственный желудок. Прилив сил в одночасье сменится сонливостью, с которой непросто бороться. Срок маленький, но дает о себе знать уже сейчас. Думая об этом, я с трудом представляла, как справлюсь на последних сроках.
Ночь я намеренно провела у постели раненного. Обрабатывала рану и не раз подзывала Эбена помочь, когда тот снова бредил. На этот раз военный звал свою супругу, говорил о сыне, которого потерял два года назад. Он хотел вернуться в приграничные зоны Андариона и у него был шанс, если бы лекари смогли провести операцию.
К сожалению, несчастный не дождался госпитализации. Наутро его не стало. Военный ушел тихо, во сне…