Иллюзия смерти

Пятнадцатое… Четырнадцать дней, о которых я ничего не помню. Опять. Еще один пробел в моей жизни. У меня их более чем достаточно. Из-за этих проблем с памятью мое существование сделалось отрывочным, почти обезличенным. К примеру, я не могу вспомнить ни одного лица из своей молодости, ни даже первой встречи с женой Катей. Хотя, мне кажется, я никогда не попадал в аварию и у меня никогда не было особых проблем со здоровьем. Я думаю, что, с тех пор как моя жена пропала, у меня в голове все как-то ухудшилось. Будь мне лет на двадцать больше, я бы решил, что это Альцгеймер или какое-то умственное вырождение. Но мне, черт возьми, еще и тридцати нет!

Я трогаю подбородок, и мои пальцы нащупывают короткую щетину. Начиная новую историю, я никогда не бреюсь – вот доказательство того, что все эти дни, выпавшие у меня из памяти, я рисовал. Я бросаюсь к холодильнику – он почти пуст. В мусорном ведре две бутылки из-под виски, в углу свалены банки из-под колы и пива. Неужели я все это время провел затворником в своем шале, придумывая, делая карандашные наброски, сочиняя историю? Значит, этот пепел, этот обгорелый рисунок не что иное, как следы двухнедельной никчемной работы? Я прихожу в бешенство. Черт! Если бы я не побросал все в огонь!

Я возвращаюсь в гостиную и на полу возле комода с выдвинутым ящиком замечаю наш свадебный альбом. Подобрав его, принимаюсь медленно перелистывать страницы. Должно быть, я страшно грустил, вспоминая прошлое, если достал его. Кстати, возможно, именно ностальгическая печаль и заставила меня все сжечь. Думая о Кате, я всегда становлюсь сам не свой.

Столько времени прошло, а фотографии не постарели. На глянцевой бумаге я вижу тянущийся по траве шлейф ее свадебного платья. Мы вдвоем на церковной паперти. Я до сих пор слышу хлопки петард. На этих моментальных снимках Катя, я и куча людей, которых я не узнаю.

В мае будет два года с тех пор, как моя нежная супруга бесследно исчезла. Спустя три недели после выхода второго выпуска «Уробороса», – можно сказать, праздник был испорчен. Ни тела, ни каких-либо следов, ни одной правдоподобной версии. Полицейское расследование до сих пор не прекращено, но я знаю, что те, кто должен искать Катю, пребывают в пассивности. Больше никто, кроме меня, не надеется на успех.

Усевшись на пол по-турецки, я перелистываю страницы и погружаюсь в воспоминания. Я приобрел это шале на гонорары от переизданий, чтобы приезжать сюда одному, восстанавливаться и писать. Времени здесь не существует, без телефона и компьютера я оторван от мира. Только карандаши, тушь и ласковое тепло огня. Когда я первый раз приехал сюда, это прекрасное жилище уже было отделано более или менее по моему вкусу и готово меня принять. С тех пор я ни к чему не прикасался.

Мое внимание привлекает одна фотография, и я коченею. Дрожащими пальцами достаю ее из пластикового конверта. На левой стороне снимка я отчетливо вижу окрасивший асфальт кровавый отпечаток босой ноги. Справа можно угадать большие мрачные скалы и заросли какого-то кустарника. А по низу идет таинственная фраза: «Следовать за ним по улице». Это мой почерк. Точнее, тот, который я использую, когда пишу текстовый блок. Мелкие, плотно стоящие печатные буквы.

Я поднимаюсь с пола, в голове роятся вопросы. Взгляд наталкивается на цифровой фотоаппарат, стоящий возле окна на штативе. Я поспешно включаю его и ставлю в режим «чтение». Разумеется, снимок там – единственный на карте памяти. Он датирован первым числом, то есть как раз последним моим осознанным днем… Какого черта делает этот ужас в моем фотоаппарате?

Не раздумывая, я натягиваю кожаную куртку, прихватываю цифровую зеркалку и выхожу. Ледяной ветер щиплет щеки. Суровая зима, такая беспощадная, что мне пока не удалось сфотографировать ни одно животное. Здесь, в лесной чаще, холодный воздух режет как бритва и препятствует любой форме жизни.

Мне кажется, я знаю, где сделана та фотография, место мне что-то напоминает. Я направляюсь в сторону деревни. В поисках своей памяти.

* * *

Я здесь никого не знаю. Когда мне изредка случается тут бывать (я приходил, наверное, раза два-три), я встречаю всегда одни и те же лица приблизительно в одном и том же месте. Вообще-то, их немного. В любую погоду я вижу втиснутую в длинный серый жилет толстую женщину с платком на голове, она выгуливает собаку – обыкновенную дворнягу, которая все время обнюхивает землю.

Мужчина в черном костюме, с портфелем-дипломатом и в фетровой шляпе стучится в дверь каждого дома. Можно подумать, персонаж фильма ужасов. Он входит, почти сразу выходит и продолжает свой обход. Он никогда не удостаивает меня взглядом.