Иллюзия смерти

— Силой и дерзостью, — вытолкнул из себя Артур. — Теми самыми, с которыми совершалось похищение морковки. Указанием на то, что обкрадываемый слаб и беспомощен. Цыганенок тоже ведь не мог быть рассудительным. Но так же, как и я, даже не подозревая о существовании гносеологии, он почувствовал глубоко внутри себя, что за ним стоит сила — мать. Вот это рассудительное спокойствие, с каким применялась ко мне сила человека, более слабого, чем я, меня и смяло. Что-то отравительное, липкое пристало и уже не отпустило. А ведь мы сами ненавидели цыган и презирали их еще и потому, что за нами была сила — солдаты, милиция. Да и без них было больше. Мы имели право быть дерзкими и сильными, смять и уничтожить… Неважно за что. Да хотя бы за то, что цыгане не мыты, за попрошайничество, за их нелепые одежды, за язык, похожий на собачий перелай. За то… Вы когда-нибудь видели, как лошадь затаскивают в «Жигули»?

— Куда? — Я опешил, почти обалдел.

— Если лошадь взять за язык плоскогубцами и потянуть на заднее сиденье «Жигулей», то она туда сама заберется. А чтобы не останавливали гаишники, на голову ей можно повязать платок. Так цыган и ехал, пока не остановили все-таки.

Я расхохотался.

— За это тоже можно уничтожать, — Артур не выглядел удовлетворенным, как смотрятся люди, чья шутка возымела успех.

Он был подавлен.

— Вряд ли кто из нас, считающих себя самым догадливым народом, управится так с лошадью.

Не выкурив и половины сигареты, он вмял ее в пепельницу. Расторопный бармен тут же появился у столика. Сначала он высыпал содержимое пепельницы в ведро, а после протер ее тряпкой. Нетрудно было догадаться, что число пепельниц здесь соответствовало количеству столиков и он не мог заменить ее чистой. Поэтому его навязчивая вежливость мешала нам куда больше непосредственности голодной собаки, которую этот тип прогнал прочь.

— Я не мог рассуждать так в восемь лет, — заговорил Артур, когда бармен оставил нас в сомнительном покое — до следующих двух окурков. — Но убеждение, закачанное в меня условиями жизни, исподволь навязывало мне подсознательное: я живу среди людей, способных к насилию в отношении друг друга. Так, значит, все дело в силе? Она ли была первопричиной моего потрясения? — спросил он и внимательно вгляделся в мои глаза.

— Сила — всегда квалифицирующий признак, — согласился я. — Даже в Уголовном кодексе сила есть отягчающее вину обстоятельство.

— Помню, как дядю Сашу избивал Галкин отец. Прежде него и жена дяди Саши колотила мужа. Скажите, почему я тогда протестовал, но не так мучительно, как потом, когда солдаты окружили цыган колючей проволокой?

— Сила коллективная всегда страшнее индивидуальной. Об этом тоже написано в Уголовном кодексе. Я согласен, когда за преступление, совершенное группой, суд назначает более тяжкое наказание. Это так логично, Артур…

Он посмотрел на меня как-то невнятно, а потом выдавил:

— Нет.

— Что — нет? — усомнился я. — Об этом не написано в кодексе?

— Написано. Солдаты обносили лагерь колючей проволокой, именно руководствуясь Уголовным кодексом. Так, во всяком случае, им было сообщено. Иначе чем же? Точно так же за колючую проволоку люди загонялись и раньше. Почему чужаков, которые живут не по нашим правилам, а по своим, опасным для нас не больше, чем собственные, нужно обносить колючей проволокой?.. Зачем их непременно бить? Потому что они не такие, как мы?

— Вы, как и ваш отец, выбираете не самые лучшие примеры для воспитания собеседников, — возразил я. — А скажите, Артур, что вас беспокоило больше — убийство мальчиков или гонения цыган? Быть может, ответ на ваш вопрос скрывается именно за этим?

— Вот мы и добрались, — удовлетворенно проговорил он и показал бармену на стол. — Стакан томатного сока. Да, теперь мы дошли до самого главного.

Он не желал выглядеть подлецом, но и выбирать резонерство ему сейчас тоже не хотелось. Я видел это ясно.

— Если бы не те убийства! Если бы я не видел тела своих друзей, развешанные на березах, не знал бы вернее верного, что не цыгане забрали их жизни. — Он слегка хрипел, произнося это. — Если бы не видел лица настоящего убийцы, то, быть может, и не рассуждал бы сейчас, а прятался за древними традициями своего великого народа и Уголовным кодексом, который разъясняет, что наказания без вины не бывает.

Я махнул рукой и заявил:

— Зачем размениваться на мелочи? Ведь поиск правды ведет вас верной дорогой, не так ли? А правда не национальна, оттенков субкультур она не имеет.

— А вы не ищете правду?

— Ищу, — заверил я. — Еще как. Я разыскиваю эту правду много лет. Однако эта дорога слишком уж длинная, или же она не туда ведет. Я больше склоняюсь к последнему.

Он поднял на меня красные от переутомления глаза.

— А ведь я нашел эту правду.

Мне оставалось только пожать плечами, а потом я услышал:

— Я нашел убийцу мальчишек.

Я предпринял все усилия, чтобы не среагировать на эту глупость, да так и остался сидеть недвижим, рассматривая пол.

— Когда? — только и спросил я.

— Который теперь час?

Я посмотрел на часы.

— Половина шестого.

— Значит, двенадцать часов назад.