Иллюзия смерти

В машине я усвоил одно странное правило. Если во время движения прикинуться спящим, то есть лечь на колени мамы и бабушки, то тебя будут считать хорошим ребенком. Если же всю дорогу шевелиться и перегибаться через сиденья, то можно заработать тумака от деда. Все у них нелогично.

«Сядь, сынок», — говорил отец.

«Стой, внучек», — командовал дед, но именно он и давал мне тумака.

Поди разберись в их планах.

Едва мы в этот раз отъехали от города, мной овладела шальная мысль. А почему бы первую половину пути, когда кругом леса, столбы и ничего больше, не притвориться бельчонком, впавшим в спячку, и не вскочить на подъезде к большому городу? Не могу же я быть ангелом без перерывов, то есть спать все время!

Я сладко зевнул, подогнул ноги и положил их на бабушкины колени.

— Вот и умница. Золотой ребенок.

Я так и думал.

Голову свою, рыжую и взлохмаченную, я уложил на колени мамы. Убаюкивающе шевеля пальцами, она ерошила мои волосы. Ощущение полной защищенности в этой машине, очарование отношениями и не выветрившийся запах нового автомобиля исподволь изменили мои намерения. Засыпать я не собирался. Но меня под воздействием маминых пальцев то словно поднимало, то опускало, голова чуть кружилась. Внутрь вползала предательская истома, противостоять которой я не находил в себе сил.

Мамины пальцы скользили по моим волосам как по струнам, нежно, едва касаясь. Находясь где-то между небом и землей, я наслаждался этой мелодией…

Уже и не вспомню, как долго это происходило. Скорее всего, я уснул и некоторое время провел в сладостном беспамятстве.

Пробуждение же мое в отличие от засыпания было страшным. Я испытал такой ужас, что на мгновение почувствовал, как от меня отлипает собственная кожа.

— Тормози!.. — слышал я громовой голос деда. — Выворачивай!.. Прими вправо!

Я поднял голову, и от увиденного сердце мое сжалось. Наш надежный «Москвич» стремительно уходил боком на «К-700», целая колонна которых ехала во встречном направлении.

Гигантская машина желтого цвета, похожая на оживший и обезумевший дом, двигалась на меня. От тормозящих ее колес клубами поднимался черный дым.

Я задрал голову еще выше и почувствовал, как перехватывает дыхание. Прямо мне в лицо смотрели глаза, кажущиеся неразумно огромными за толстыми стеклами очков.

На мгновение я ощутил запах щей.

— Боже мой!.. — прокричала бабушка.

Страшный удар встряхнул нашу машину. Правую сторону моего лица окатило горячей, кипящей волной, заливающей глаза и уши.

Залетев под передние колеса гигантского трактора, наш красавец «Москвич» в одно мгновение превратился в жестянку и был смят как фантик. А трактор, продолжая поступательное движение, закатывал наш автомобиль под себя, словно засасывая в огромную мясорубку.

Я помню самое последнее.

Мама одним движением затолкала мое хрупкое тельце между сидений. Когда надвинулась темнота и мрак поглотил свет, она схватила мою голову руками, уткнулась лицом мне в затылок и налегла на меня, полностью закрыв собой.

— Все будет хорошо, любимый! — услышал я. — Все будет…

Я потратил так много слов! Я был тогда слишком мал, чтобы теперь суметь за одно мгновение описать то, что произошло так же быстро.

Страшный по силе удар оборвал мамин крик и отключил мое сознание. Словно я был телевизором, а кто-то выдернул шнур из розетки.

Когда я открыл глаза, кругом было сыро. Пол, на котором я лежал, мое тело, голова, лицо — все было мокрым и липким. Болели глаза, ноги, руки… Метрах в ста правее я видел федеральную трассу, по которой мы ехали, чтобы встретиться с бабушкой в большом городе.

Низенький грузовичок распластал двери, как ворона перед посадкой растопыривает крылья. В чреве этой вороны лежал я. Неподалеку, снаружи, бегал неизвестный мне мужичок. Он больше мешал, чем помогал. Лицо его было бледным, как прокисшее молоко.

Я лежал в крытом кузове, на спине. Вероятно, я был первым, кого вынули из-под трактора и перенесли в добровольно остановившуюся машину. Превозмогая боль, я поднял голову.

— Маша!.. Машенька!.. Маша!.. — рыдал дед, неся бабушку.

Вдвоем с водителем они затаскивали мою бабулю в кузов. Я наконец-то стер с глаз кровь, не прекращающую течь, и разглядел то, что боялся увидеть больше всего.

Мой мощный отец, шагая неуверенно, почти пьяно, нес на руках к грузовику маму.

— Господи, помоги, — слышал я его бормотание. — Господи, не дай ей уйти, спаси ее…

Я еще не осознавал случившееся. Но, вероятно, произошло что-то страшное, если мой отец обращался к тому, кого считал отсутствующим в этом мире.

Мы втроем лежали в кузове и тряслись от быстрой езды: мама, справа от нее бабушка, слева — я.

Я знал, чувствовал, что если мама сейчас повернется ко мне, то я увижу что-то такое, что перевернет… нет, зачеркнет всю мою будущую жизнь. Мама лежала спиной ко мне. Наши головы бились о пол кузова. Меня тошнило, трясло и превращало в ничто.

— Только не поворачивайся, мамочка, — то ли шептал, то ли думал я. — Только не поворачивайся…

Я боялся увидеть испорченную красоту этой рыжеволосой, зеленоглазой женщины, до сумасшествия любимой мною.