Иллюзия свободы

Эйса лишь кривит линию густо крашенных в бордо губ, оставаясь беспристрастной. Он думает, что удивил её. Этот вылощенный блондин с идеальными зубами никогда не жил в Синалоа. Не знал, что головорезам картеля плевать, кто перед ним — подросток, женщина или старик, что убийство — это чистая механика, равно тому, как его предполагаемая бабуля режет кур у себя на ферме. Тех, кто давно продал душу, не напугать законами морали. У них своя мораль. Тем, кто родился в стае и жил по волчьим законам, мораль не нужна. Они, словно паразиты или вирусы, хотят одного — жить и размножаться, заменяя последнее жаждой потрахаться и навариться. Это природа дикарей, не знавших цивилизации, а община Синалоа и есть то самое племя дикарей, которое её воспитало. Её всё это не трогало. Но её заинтересовало. То, что произошло на той зачистке, не было работой хладнокровного профи, Данэм, что называется, «психанул», и ей хотелось знать, почему.

— Не много ли секретной информации для одной мексиканской уголовницы? — вкрадчиво интересуется Эйса, сощуривая глаза, подаваясь грудью вперёд, не боясь откровенно демонстрировать свои прелести, чтобы сбить собеседника с толку. Этот приём всегда работает, независимо от того, в паре её жертва или в одиночестве. Однако, Беккет не теряет профессионализма, несмотря на то, что ему это льстит.

— Думаю, нет. Кому вы расскажете? Своим соседкам по камере?

— Он ничего не скажет, даже если вы запытаете его до смерти.

В этом Эйса уверена более чем. Всё, что она поняла про Оливера Данэма — это то, что всегда исполняет приказы. И то, что он верен своему хозяину. А то, в чём причина этой собачьей верности — в том, что Человек спас его от тюрьмы или в чём-то ещё, гораздо более серьёзном — это уже другой вопрос.

— Не он наша главная цель. Но если обложить Данэма со всех сторон, то он выведет нас на неё.

Эйса делает глубокий вдох. Беккет даёт ей иллюзию выбора, которого на самом деле у неё нет. В отличие от неуловимого Данэма, её обложили плотно и придавили сверху, чтобы точно не выползла.

— Я всё поняла.

Сейчас её единственным шансом остаться на свободе было сказать «да». А после она найдёт выход. Обязательно найдёт.

2. Волк в овечьей шкуре

Солнце палит нещадно. Отражаясь от жестяных крыш, зверски режет глаза, лезет за воротник формы, кусает солёную от пота шею. Кайл снимает тёмные очки, бросает их на приборку и трёт переносицу, устало бодая затылком подголовник. Когда ты в патруле, а не на вольных хлебах, выбирать не приходится — заступаешь в любую погоду, если сегодня с шести до восемнадцати твоя смена.

Днём этот район кажется почти нормальным. Из раззявленных настежь окон приземистых хибар не грохочет музыка, по улицам не шляются обдолбыши, проститутки отсыпаются, законопослушные граждане потеют в офисах, на складах, за прилавками облезлых магазинчиков, раскиданных вдоль дороги. Оживает район ближе к закату. Местные вылезают из своих домов, словно вурдалаки из могил, чтобы вкусить американской свободы, ради которой они лезли через границу в пыльных мешках из-под кукурузы, рискуя задохнуться в них насмерть. Свободы на грани вседозволенности. Кайл родился здесь, вырос — наблюдая за междоусобными войнами мексиканской диаспоры, мелких чёрных и белых банд — и продолжает жить здесь, как привязанный, потому что иначе уже никак.

— Слушай, Кайл, заканчивай с этой ёбаной привычкой, а? — Мигель Эрнандес, напарник, нетерпеливо стучит ему в окно. Кайл толкает наружу дверь, впуская в салон удушающий запах сухого асфальта, затхлого сигаретного амбре и несвежей формы.

Этот тошный, скользкий мексиканец  ещё пару месяцев назад не воспринимал его всерьёз и иначе, как «Эй ты, салага» не называл до тех пор, пока они не попали в первую переделку. Кайл тогда уложил на лопатки буйного, вооружённого ножом сомалийца крупнее себя в два раза, не сделав ни единого выстрела, за которые потом они оба умаялись бы писать отчёты. Улица, не в пример сержантам-инструкторам Академии, учит многому, особенно когда ты с двенадцати лет ходишь стенка на стенку.

— Какой из? — равнодушно интересуется он, наблюдая, как бегут стрелки наручных часов. Он знает, что сегодня недалеко от границы латиноамериканских кварталов начнётся грызня. Брат сообщил ему об этом ещё вчера и ещё вчера он настаивал, чтобы Кайл взял выходной и не совался туда, чтобы случайно не подставиться. Но он не собирался его слушать.

— Двери намертво закрывать. Поссать отойти нельзя.

— Я поступаю согласно протоколу.

Реагировать на вспышки хабалистого латиноса, доставшегося ему в напарники, которые, собственно, ничего и не имели под собой, кроме лютого желания потрындеть, Кайлу было попросту лень, как лень было бы отмахиваться от брехливой псины за соседским забором. Да и жара доканывала, и мозги плыли. Кайл усмехнулся, подумав о брате — тот лез на рожон за каждый косой взгляд. В этом они — близнецы —  чертовски отличались друг от  друга.

— Пиздец, ты правильный, Хантер, — беззлобно отмахивается Эрнандес, гулко захлопывая за собой дверь.