Иллюзия убийства

Я была уверена, что это мне удастся. Имеющиеся средства передвижения — пароходы, поезда, экипажи — приблизительно такие же, как те, которыми пользовался Филеас Фогг шестнадцать лет назад, но два великих свершения позволяют сократить время пути. Это Суэцкий канал, благодаря которому судам больше не нужно огибать африканский мыс Доброй Надежды, и трансконтинентальная железная дорога от Сан-Франциско до Нью-Йорка.

Зная, что мне иногда придется спешить при пересадках, я взяла только одно небольшое место багажа — саквояж длиной шестнадцать дюймов и шириной семь дюймов. Я не имела представления о его вместимости, пока не проявила всю свою изобретательность, упаковав в саквояж следующие вещи: две дорожные кепки, две вуали, пару тапочек, туалетные принадлежности, чернильницу, ручки, карандаши и копирки, заколки, иголки и нитки, халат, легкий жакет, шелковый лиф, небольшую фляжку и чашки, несколько смен белья, набор носовых платков и рюшек,[10] а также самого громоздкого и неудобного предмета — банки с кольдкремом, нужным для того, чтобы не трескалась кожа в различных климатических условиях, в каких я могла оказаться.

Дорожное платье, которое я надела в тот день, когда садилась на пароход в Нью-Йорке, — то же самое, что я ношу сейчас и буду носить во время всего путешествия в течение почти трех месяцев. У меня также есть теплое пальто, если станет холодно.

Вечером накануне отъезда я пошла в редакцию, чтобы попрощаться и получить двести фунтов золотом и в банкнотах Английского банка. Золотые монеты я положила в карман, а несколько штук спрятала в каблуке левого ботинка. Банкноты Английского банка хранятся у меня в замшевой сумочке, висящей на шее. Кроме того, я захватила несколько американских золотых монет и бумажных купюр, хотя точно не знала, известна ли американская валюта за пределами сорока двух штатов.

Хотя купить билеты на все путешествие можно было в Нью-Йорке, но из-за того, что по разным причинам маршрут мог измениться, жесткий график не составлялся, и я приобрела билет лишь из Нью-Йорка до Лондона.[11]

Один из моих коллег посоветовал на всякий случай взять с собой револьвер, но я была твердо убеждена, что мир будет радостно приветствовать меня, как я приветствовала его, и поэтому отказалась от оружия. Я знала — если буду достойно себя вести, то всегда найду людей любой национальности, готовых защитить меня.

Однако сейчас, когда кровь двух человек пролилась на рынке Порт-Саида, совет взять с собой револьвер показался мне не лишенным смысла.

Громкий гомон перебивает мои мысли, и я начинаю нервничать, когда на улице появляется группа людей. Женщины во главе процессии кричат и стенают.

— Махдисты?

— Похоронная процессия, — объясняет фон Райх. — Босые женщины, идущие впереди, рыдающие громче всех и рвущие на себе одежду, — профессиональные плакальщицы.

— Что за абсурд! — удивляется леди Уортон. — Зачем кого-то нанимать, чтобы они издавали ужасные звуки и раздирали на себе платье?

— Так выражается почтение к умершему; чем больше рыданий, тем тяжелее утрата. Женщины в черном ждут перед домом, как стая ворон, и когда им скажут, что человек скончался, они начинают выражать скорбь на всем пути до кладбища и до последнего кома земли, брошенного в могилу.

Я крепко закрываю глаза и отворачиваюсь, чтобы не видеть проходящих мимо людей, но это не помогает — вопли о покойном холодят кровь, проникают в самую душу.

Кто будет рыдать об убитых на рынке?

Мы подъезжаем к берегу, где несколько лодок ждут пассажиров.

— Вы оставайтесь здесь, а я найду нашего лодочника, — говорит нам фон Райх. Вскоре он возвращается с недовольным видом. — Я договорился, но лодочник потребовал плату вперед. И он назначил двойную цену за то, чтобы перевести нас обратно на пароход. Эти люди — жулики.

— И убийцы, — добавляет леди Уортон.

7

Как только мы ступаем на палубу, леди Уортон объявляет, что у нее «ужасная головная боль», и направляется в каюту к своим порошкам от головной боли.

Я могу ошибаться из-за сильного эмоционального стресса, но у меня создалось впечатление, что, по мнению леди Уортон, в ее недомогании каким-то образом виновата я, а не два жестоких убийства на рынке, свидетелями которых мы стали.

Я не спускаюсь прямиком в свою каюту, а начинаю ходить взад-вперед по палубе — от кормы до носа. Это помогает мне снять нервное напряжение и обдумать дневные события, прежде чем я отойду ко сну.

Сегодня на моих глазах умерли два человека. Как их смерть подействует на меня? Мне кажется, я все еще чувствую дыхание умирающего человека, прошептавшего мне свое последнее слово — «Амелия».

Я избежала насилия на рынке и гнева толпы, алчущей крови — моей крови. Но все же чувствую, что принесла с собой на пароход некоторую толику недоброжелательства, как пыль Порт-Саида на своих ботинках.

Сейчас с баржи на пароход по перекинутым между ними крутым сходням идет загрузка угля. Покрытые пылью грузчики с мешками что-то кричат на ходу — каждый нечто свое, отличное от других.