Иллюзионист

— Сегодня вечером, — сказал он, — я обедаю с человеком, который полагает, не без основания, что его сын наставляет ему рога, и готов щедро мне заплатить за то, чтобы я помог ему. По завершении этого дела ничто нас тут не будет удерживать, так что завтра мы уезжаем. Но, когда мы уедем, мы возьмем с собой одну вещь, и ты ее достанешь. Это золотой сатир, который стоял на столе во время этого дурацкого обеда два дня назад. Я хочу его. Какая-никакая награда за все эти невыносимо скучные вечера, проведенные с хозяйкой. Когда я уйду сегодня вечером, ты найдешь его и где-нибудь спрячешь, лучше не в доме, так чтобы завтра мы могли его забрать. Не говори, что это против твоих принципов, потому что у тебя их нет. Не говори, что это против твоей религии, потому что я больше тебя знаю о твоей религии. Не говори, что это против закона, потому что мы с тобой, мой милый мальчик, нарушаем закон каждый день. И не вздумай жаловаться, потому что с тобой слишком хорошо обращаются и есть масса гораздо более симпатичных мальчиков, которые скребут полы в казармах. Ты понял?

— Да, — сказал Деметрий.

— Вот и отлично, — сказал Симон. Его взгляд смягчился. — Мы поедем в Иоппию, — сказал он. — Тебе там понравится.

Его вдруг охватило благодушие. Он всегда испытывал возбуждение, когда уезжал. Иоппия была большим городом: там должно быть много возможностей. Не исключено, что он даже задержится там подольше и займется более серьезной работой.

Пребывая в веселом расположении духа, он возвращался домой от торговца пряностями. Уже опустились сумерки, но тротуар щедро освещался лунным светом; Симон, щурясь, повернул на пальце перстень с бирюзой, недавно красовавшийся на руке у торговца пряностями. Бирюза охраняет целомудрие. Симон улыбнулся.

Он продолжал улыбаться, заворачивая за угол и подходя к дому вдовы, когда увидел огни на улице. Там были вооруженные люди с факелами, которые окружили Деметрия, громко протестовавшего о своей невиновности в чем бы то ни было.

Симон скользнул в тень и скрылся.

В этом заключался горький парадокс. Человек, который мог так управлять своим телом, что был способен летать, не мог справиться с насущными житейскими проблемами. Он потрясал тысячи людей, материализуя вещи из ничего — льва, лесную чащу, стол с яствами, — но они снова превращались в ничто, и он не мог заставить появиться буханку хлеба, чтобы утолить голод. Вместо этого ему приходилось продавать свой талант за деньги, заработанные руками невежд. Это его терзало.

Его контроль над собственным телом был поистине потрясающим. Он не только мог подниматься в воздух и летать, опровергая весь опыт человечества, но мог, по-видимому, усилием воли менять саму природу своей плоти. Однажды в борделе моряк пырнул его ножом. Когда нож наткнулся на что-то твердое, как кедр, нападающий был ошеломлен. Многие видели, как Волхв погружал руки в жаровню с горящими углями и не получал никаких ожогов. Его враги говорили, что это иллюзия, но это было не так. Его тело понимало огонь.

Все это он делал именно посредством огня. По крайней мере так он полагал сам. Внутри у него был дремлющий огонь. С помощью определенных упражнений — поста, заклинаний, управления дыханием — он мог оживить этот огонь и заставить его выполнять волю мага. По мере того как огонь зажигался в нем, превращая его плоть в более тонкую субстанцию, а кости в пергамент, его тело становилось пылающим факелом, свет которого стремился к солнцу, на чьем золотом луче он воспарял. Это был утонченный огонь.

Еще более утонченный огонь трансформировал его тело. Он мог становиться очень старым или очень молодым, карликом или гигантом, он мог в мгновение ока переходить из одной формы в другую. Мог обретать черты другого человека. Эти перемены носили временный характер, и его враги говорили, что это тоже иллюзия.

Холодный огонь делал его тело плотным и тяжелым, и тогда ему нельзя было причинить вреда.

Он мог управлять разными формами огня, как конями. Он подчинял их своей воле. Его воля была его оружием, его броней. Она защищала его от разрушающего огня.

С помощью воли он воздействовал на умы других людей, и обвинение в том, что он иллюзионист, в какой-то мере соответствовало истине. Ему было интересно, догадывались ли его обвинители, что это значит — создать иллюзию. Потому что это значит взять штурмом умы зрителей и подчинить их своей воле. А для этого нужно разбить каждый атом воздуха и собрать их снова по своему усмотрению.

Он освоил это искусство в Египте, где учились великие мастера. В Египте он запомнил имена богов и созвездия, свойства трав и трансформаций, научился понимать движения зверей и полет птиц, звуки, издаваемые камнем. Но самое главное, чему он научился и без чего накопленные знания теряли смысл, — это знаки симпатии.