Иллюзионист

Мои внутренности охватывает паника.

— Что именно произошло, когда Фернандо воспользовался Клинком? Ты показала мне фрагменты, но я чувствую, что это не всё. Ты сказала, что хочешь избежать повторения прошлых ошибок.

Арги закрывает глаза и отворачивается. Она делает шаг вперёд, гравий хрустит под её сапогами. Это как божественная мелодия, зовущая нас обеих.

— Когда ты используешь Клинок Памяти, ты становишься проводником его силы. В твоей власти оказывается божественная мощь, но есть определённые ограничения.

— Я не буду пытаться воскресить мёртвых, — обещаю я.

— А Кастиан? А Лео? Или Лейре?

Осознание этого не должно было так ударить по мне. Я знаю, как работает магия. Знаю, что за огромную силу приходится расплачиваться. Знаю, что у магии мориа есть свои ограничения.

— Как только ты получишь эту силу, Ренаты Конвида уже не будет. И тем, кто любит тебя, включая принца, который смотрит на тебя так, будто весь мир начинается и заканчивается там, где ты, нельзя будет даже пытаться вернуть тебя.

— Ренаты Конвида уже не будет. — Я сглатываю, в горле пересыхает, и оттого голос звучит хрипло. — Что со мной станет?

Арги убирает прядку волос с моего лица. От этого жеста из моих глаз начинают литься слёзы, потому что передо мной уже лицо не капитана, а моей матери. Улыбающееся, красивое, ждущее моего шага.

— Ты станешь Пустышкой.

Почему-то я всегда знала, что такова моя судьба. Разве не это мне когда-то сказал Мендес?

Что же, меня всю жизнь тренировали как оружие. Только я смогу им стать. Этой войне не нужны сотни жертв.

Только одна.

Глава 23

После очередного сеанса переноса воспоминаний в альманы и ужина я нахожу Кастиана, сидящего на зелёной лужайке за храмом, где ряды можжевеловых изгородей создают преграду свечению храма. Я замечаю шерстяное одеяло, бутылку сидра и спички в его руках.

— Что ты делаешь? — спрашиваю его.

Он отвечает с кривой ухмылкой:

— Пытаюсь зажечь спичку.

Я фыркаю и возвожу глаза к безлунному ночному небу.

— Я имею в виду зачем?

— Я кое-что обнаружил. — Он зажигает огрызок белой свечи.

Я приседаю на корточки рядом с ним и откупориваю бутылку. Пытаюсь пить, не обращая внимания на нервный узел в животе. Правильнее было бы остановить его, сообщить, что я теперь знаю истинную цену спасения наших народов. Но я не помню, когда последний раз видела Кастиана таким оживлённым, таким радостным. Даже в детстве. Он перебирает свои вещи и достаёт знакомый медный купол, размером с его ладони. Альфаро.

— Я забрал его из руин замка, — признаётся Кас, ставя перфорированную полусферу на землю и чуть-чуть разворачивая. — Здесь от него никакого толка. Но прошлой ночью, когда я впервые увидел звёзды, то наконец-то понял, почему созвездие было мне незнакомо — о нём не рассказывают в Пуэрто-Леонесе.

Я прослеживаю его взгляд к небу. Миллионы звёзд мерцают, подмигивая нам, но одна ярче всех. Маринера. На неё мы ориентировались, пока плыли сюда.

— Мэриам назвала его Лапой Льва, — говорит он и усмехается. — Это созвездие соответствует месяцу рождения моей матери.

— Видимо, тебе было суждено родиться львом.

— Интересно, какие ещё тайны хранила моя мать.

— Только мёртвым известно.

— Я скучаю по ней. — Он забирает у меня бутылку и делает глоток. — Я не хочу скучать по ней, но ничего не могу с собой поделать. У меня столько вопросов, но я всё испортил, потому что был зол и творил ужасные вещи. Я всё думал о том, что сказал Лео в Малом Лузо. Теперь я вижу, что причиняю боль женщинам, которых люблю.

— Что ты имеешь в виду?

— Я оттолкнул Нурию, думая, что тем самым защищаю её. Я отказывался прощать собственную мать, потому что хотел, чтобы она страдала так же, как и я все эти годы. Я… Я не хочу причинять тебе боль.

— Мы все о чём-то жалеем, Кас.

Я убираю волосы, упавшие на его лицо, и он подаётся навстречу моей руке.

«…женщинам, которых люблю», — сказал он. И он любит меня, хотя прямо этого не говорил.

— Как ты думаешь, после того, как это всё закончится, — задумывается он, — мы сможем убедить Арги вернуться в королевство? Не навсегда, если ей этого не хочется, но чтобы поделиться своими знаниями с мориа, оставшимися там?

Мы.

— Когда придёт время, — говорю я, — мы сделаем всё, что от нас потребуется, ради наших народов.

Опираясь на колено, он наклоняется к медному альфаро и раскручивает его.

— Говори прямо, Нати, не увиливай.

Я прикусываю нижнюю губу и чувствую привкус вины за всё то, что мне не хватает духу произнести вслух.

— Я тогда неправильно выразилась, — признаюсь я, моё дыхание учащается. — Когда я просила тебя поцеловать меня, чтобы я могла забыться. Я не хочу тебя забывать. Я хочу впитать каждое мгновение, будь оно хоть жестоким, хоть идеальным — а у нас хватает и тех, и других. Когда я с тобой, в глубине души мне хочется, чтобы мы были другими людьми.

— Почему? — Он мягко касается моего подбородка, ловя мой взгляд. — Почему, Нати?

Разве это не очевидно?

— Потому что у нас с тобой нет будущего.

Он отводит глаза.

— Не факт.