Илос. Начало

В тот день смерть сестры расколола нас. Сделала с нами то, что самой Теяле не удалось при жизни, хотя она часто совершала эгоистичные поступки. И это была не трещина, а целая пропасть, через которую ни один из нас не был в силах перекинуть другому мост.

Я до боли сжал кулак под одеялом, но ничего не ответил.

* * *

Впредь мне никто не доверял. Ни Исар, ни Каид, ни даже отец. Не знаю, что им нашептали жуткие голоса теней, но это явно их напугало. Шейн всё время оставался в прострации и не покидал своего павильона, практически отказавшись от еды. Братья решили, что, погружённый в собственную скорбь, он оказался не в силах выносить чужие эмоции, поэтому заперся в одиночестве. При свете дня я упрямо держался от Шейна подальше, не давая остальным и шанса заподозрить неладное, а по ночам залезал к брату через окно, чтобы убедиться, что он не наложил на себя руки. Он так глубоко погрузился в собственную боль, что не мылся днями, сидел сутками, не сходя с места и уставившись в одну точку. Первые разы меня трясло от гнева при взгляде на Шейна, но я видел его воспоминания и знал, что они с Теялой жертвы Дара. Всё могло закончиться совсем наоборот. Тея могла вытянуть из Шейна всю жизнь, и мы бы похоронили не сестру, а брата.

Будучи не в силах поднять руку на сестру, как на Шейна, что бы я ощутил? Винила бы Тея себя, как он, или же оправилась быстрее? Смогла бы она жить с самой собой после содеянного или сломалась бы?

Первую неделю Шейн не реагировал на моё вторжение в свой павильон, он прекратил разговаривать, а принесённую мной пищу ел только после угроз втолкать всё ему в глотку насильно. Он не спрашивал, зачем я всем солгал, а я молчаливо наблюдал за тем, как брат ест. Я смотрел на него, потерянного и разбитого, помнил мёртвую сестру и сам чувствовал себя выжженным изнутри скорбью и утратой. Я всё ещё не мог плакать, лишившись какой-то важной части себя.

На вторую неделю, несмотря на регулярное питание, Шейн продолжал терять в весе, поэтому я начал говорить с ним, убеждая, что он не виноват и всё произошедшее – трагическое стечение обстоятельств. Мне было необходимо искренне в это поверить, и я упрямо убеждал не только его, но и себя. И каждый раз моему голосу эхом вторили тени. Совсем как тогда, при конфликте с Исаром и Эйлин. Я ощущал израненную душу брата и словами убаюкивал его горе, силясь убеждениями стереть непосильный груз вины. Я не собирался забирать всё себе, но был способен разделить ношу, виноватый не меньше.

Мне стоило рассказать братьям о странных способностях сестры, но я пустил всё на самотёк, решая, что она обуздала огонь и опаснее него ничего не будет.

Медленно, но мои ночные разговоры помогали Шейну, его по-прежнему снедали вина и боль потери, но он немного оживился, прекращая походить на безвольную оболочку. Он стал есть самостоятельно, без угроз, и начал изредка выходить из павильона, чем радовал Каида, Исара и отца.

Ни тогда, ни после я так и не понял, правильно ли поступил. Правильно ли решил, что лучше будет, если меня заклеймят убийцей Теялы. Я не думал тогда о будущем, лишь знал, что Шейн сломался бы под тяжестью собственной вины, злости и недоверия членов семьи, а потом ещё и под грузом ненависти людей. Отец хоть и пытался сдерживать слухи, но они ползли. Если бы правда вскрылась, Шейн не смог бы и шагу ступить за ворота дворца без того, чтобы оказаться в толпе, которая свела бы его с ума своим презрением.

Меня же люди с тех пор по-настоящему боялись. Они видели, что я могу сотворить, и отшатывались подальше, как от проклятой твари. Даже наши слуги и дворцовая охрана старались не пересекаться со мной.

Шёпот теней отныне почти не покидал меня, чужие голоса преследовали, будто шлейф. Время от времени я нервно оборачивался на звуки, уверенный в приближающейся опасности, и этим лишь множил слухи о моём безумии. При взгляде на юг голоса тварей становились громче, поэтому я стал чаще смотреть в том направлении.

Все праздники, поход и любые планы были забыты. В нашем доме поселился траур, словно холод, просочившийся не только сквозь стены, но добравшийся до самых наших костей.

В последний раз я видел сестру на похоронном костре, а спустя полгода, в середине весны, увидел там и маму, организм которой всё же не справился. Я приходил к ней множество раз, давал свою кровь, пытаясь вылечить, однако, как оказалось, кровь хорошо лечит тело, но не разум.