ИЛы летят на фронт

Песни следовали одна за другой. Пели с удовольствием, можно сказать, с увлечением и пониманием красоты русских и украинских напевов.

Дорогой читатель, я пригласил вас на рыбалку в компании мужчин, чье детство пришлось на первые годы после Октябрьской революции, чьими школьными песнями были «Варшавянка» и «Мы — кузнецы», «Взвейтесь кострами», «Замучен тяжелой неволей», песни о Волге. Они воспитывали в нас патриотизм, любовь к задушевным, красивым, некрикливым мелодиям, учили искать в песне глубокий смысл, поэтическое описание событий. Словом, хороши наши народные песни и большое удовольствие получает человек, участвуя в их исполнении.

За беседой и песнями у костра время пролетело незаметно. О сне вспомнили, когда забрезжил рассвет. В общем, «экспедиция» наша прошла весьма успешно. На обратном пути курящие, у которых иссякли запасы, попросили заехать в ближайший поселок или на железнодорожную станцию за папиросами.

Вечерело. Жара заметно спала. Возле ларька-буфета стояли несколько человек. Лева Соколов, наш организатор, первый подбежавший к ларьку, звонко заказал: пятнадцать кружек кваса для начала, а потом повторить!

Буфетчик, видно не поверивший словам Левы, высунулся на улицу из-за стойки, но увидел надвигающуюся солидную компанию, спрятался обратно и принялся наливать квас.

Человек, утоляющий жажду, вероятно, малонаблюдателен. И мы, прильнув к своим кружкам с холодным крепким квасом, изредка перебрасываясь шуточками, не обращали внимания на осуждающие взгляды, которыми кололи нас отошедшие от ларька люди. Но вот первая порция кваса выпита, оглядываемся вокруг и начинаем чувствовать что-то необычное в поведении людей, кучками стоявших на платформе в ожидании дачного поезда. Народу собралось порядочно возвращались после воскресного отдыха, — но стояла необыкновенная тишина и чувствовалась какая-то подавленность.

Недалеко от буфета, облокотясь на перила загородки, обнесенной вокруг газона, горько плакала молодая женщина. Другая, постарше, утешая ее, обратилась к нам со странными словами:

— А вас, соколики, не туда ли уже гонют?

— Куда это туда, мамаша?

— Да на войну-то окаянную, куда же еще, — с досадой и горечью уточнила старшая. — Вот наш-то уже воюет, в пограничниках он, там, — махнула она рукой на запад.

При этих словах молодая как-то необычно и очень громко всхлипнула, а затем разрыдалась в голос, уткнувшись в грудь старшей женщины.

Оторопев, ошалело глядя друг на друга, мы, очевидно, загалдели, повторяя какие-то слова о договоре, пакте, — газетные слова, которые для нас составляли правду жизни. То темное, непонятное, что так неожиданно накрыло нас, находилось в таком вопиющем противоречии с нашей действительностью, что хотелось поскорее его сбросить, избавиться от него. Все предупреждения о военной опасности, которые мы многократно слышали, читали, повторяли сами, враз забылись, так не хотелось верить в случившееся.

— Да вы, ребята, я вижу и впрямь ничего не знаете, — буфетчик вышел из своего ларька и уселся на прилавок, уставленный новой порцией кружек с квасом. — Немец напал сегодня утром, многие города наши бомбил…

— Не может быть, это провокация, — Лева с Анатолием Соболевым надвинулись на буфетчика.

— Трепотня это, вредные разговорчики, — голос Левы повышался с каждым словом, — откуда вы это знаете?!

— Что, трепотня?! — запальчиво вскрикнул буфетчик, но вдруг неожиданно спокойно закончил:

— Эх, дорогой товарищ, если бы трепотня, а то ведь сущая правда. Бомбили города наши… По радио объявили…

Говорил он негромко, но слова его, казалось, оглушали нас, болью отдавались в сердцах: «Бомбили города наши…»

Все вдруг заторопились к машине. Скорее на завод, в коллектив, там, наверное, все прояснится…

В воскресенье 22 июня на совещание у директора завода многие из его участников не вызывались и не приглашались — пришли сами.

Директор сидел за своим столом и что-то горячо обсуждал с парторгом Мосаловым и начальником производства Белянским. Дверь в кабинет была открыта, и люди чередой заходили и садились на свободные стулья, становились вдоль стен, заполняли приемную, где дежурный по заводу непрерывно звонил по телефону — разыскивал по квартирам начальников цехов.

Вскоре после того, как по радио прозвучало обращение правительства, объявившее о вероломном нападении Германии на нашу страну, на завод со всех концов поселка потянулись люди. Была середина чудесного воскресного дня…

— Товарищи! — Директор поднялся со своего места и оглядел собравшихся. — Товарищи, война, об угрозе которой партия нас учила постоянно помнить, стала жестоким фактом. Для нас с вами, для нашего завода этот факт имеет особое значение.

Директор говорил короткими, резкими фразами. Его «одесский» акцент стал особенно заметен. Обычно несколько иронически настроенный, на этот раз он был серьезен и заметно взволнован.