Имаго

Джи просияла и, погладив меня по голове, удалилась. Я смотрела ей вслед со странным чувством – еще никогда я не утаивала от своей лучшей подруги так много.

* * *

Полдня я дремала, переживая один и тот же кошмар: кто-то мягко обнимал меня, тянул сквозь толщу воды к поверхности, шептал на ухо бессвязные слова и песню, эхом отдающуюся в голове. Я покорно позволяла тащить себя вверх, тупо глядя на светлые отблески, танцующие по волнам, а серебристые пряди обвивались вокруг моих лодыжек и бедер, как водоросли. Собственные волосы черной тучей висели перед глазами. Вокруг, насколько хватало глаз, простирался темный океан.

В мглистой тьме что-то клубилось и двигалось вперед, пожирая пространство, погружая его в дурно пахнущее ничто.

– Посмотри на меня, – шептал голос, – обернись…

Каждый раз, просыпаясь, я хваталась за шею, ожидая увидеть на пальцах кровь, но вокруг все было чисто.

Я полагала, что должна чувствовать что-то необычное, но нет: бурлила кровь в венах, работали органы, мозг раздавал им указания и содрогался от ужаса при мысли, что по организму сейчас распространяется нечто непонятное.

Вечером я очнулась от того, что подушка промокла. Полная дурных предчувствий, я потрогала шею и взглянула на пальцы: рана открылась, и все вокруг было в крови.

– Сестра! – закричала я не своим голосом. – Сестра! Кто-нибудь!

Как оказалось, поводов для беспокойства не было. Однако, заново накладывая швы, лечащий врач недовольно бурчал под нос.

– Материал обычный… Рана тоже… Странно…

– Доктор, – прошептала я, вздрагивая каждый раз, когда изогнутая игла входила в кожу, – как вы считаете, чем меня ранили?

– Я бы сказал, что вы потерпели неудачу в схватке с диким животным, – пробормотал врач.

«Дикое животное». Так вот как теперь я могла называть любовника, чуть не ставшего моим убийцей.

* * *

Так прошло пять томительных дней, в течение которых меня то и дело навещали знакомые и врачи, проверяющие, как поживает рана. Она поживала скверно: раз за разом швы растворялись, словно их поливали кислотой, пока однажды все не закончилось. Рана стремительно затянулась, оставив после себя бледный рваный шрам.

– Ничего не понимаю. – Врач двумя пальцами надавил на след, покрытый бахромой засыхающей крови. – Ведь она была здесь… Определенно! Вот следы от иголочных проколов… Она выглядит так, словно заживает уже долгое время!

– Меня не спрашивайте, – мрачно отозвалась я, морщась от его бесцеремонных тычков. – Если бы я знала, в чем дело, то не сидела бы перед вами с таким лицом.

Слухи о чудесном исцелении девушки из палаты двадцать три облетели весь госпиталь, став камнем преткновения в научных дискуссиях и предметом религиозных споров. Было забавно слушать, погрузившись в чтение брошюрки, что, с одной стороны, это может быть особенностью организма, а с другой – происками дьявола.

– Значит… – Джи выжидающе посмотрела на меня, расплываясь в улыбке. – Тебя выписывают завтра?

– Ага. – Я была бы счастлива, если бы меня не глодал червячок необъяснимого страха. – Американская медицина творит чудеса.

– Боже, храни Америку, – нараспев произнесла Джи, и мы обе засмеялись. – Я рада видеть тебя снова улыбающейся.

Я рассеянно усмехнулась. Нельзя было показывать кошмарное, искаженное ужасом лицо, томящееся под этой маской счастливой улыбки. От пережитого потрясения Джи утратила проницательность, поэтому ее ни капли не насторожило такое быстрое выздоровление – наоборот, она уверовала в то, что это целиком и полностью заслуга врачей, хотя они сами ломали головы над загадкой.

– Все возвращается на круги своя. – Джи вздохнула и перебросила волосы вперед. – Джейк звонил?

– Нет, – я вздохнула. – Наверное, он сильно болен. Холли сказала, что он не выходит из своей комнаты и Шерил сама ему носит поесть.

– Больной Джейк… – Джи покачала головой. – Это вообще возможно в нашей реальности?

– М-м… Надо бы навестить его. Но я не уверена, что меня пустят на порог…

Джи прочесала рукой прядь волос. Я сонно проследила, как бледные пальцы, словно акульи плавники, рассекают блестящую черную гладь. Как же хотелось спать…

На следующий день я вышла на крыльцо больницы с таким ощущением, словно была первым ступившим на лунную поверхность. Стоял чудесный осенний день, хрусткий и звонкий, сияющий и золотой, как церковный колокол, – то тут, то там можно было увидеть пациентов, счастливо воссоединяющихся с семьями. Мысленно порадовавшись за них, я поискала взглядом своих: Джи стояла у машины, а рядом с ней – Холли с огромным букетом фрезий. Увидев меня, обе замахали руками.

– Привет, солдатик, – Джи дружелюбно толкнула меня в плечо кулаком, а потом обняла, – я так скучала по тебе в обычной одежде.

– Лив! – Глаза Холли были ярче, чем небо над головой. – С выздоровлением!

Джи открыла передо мной дверцу машины, и я села, уткнув нос в душистый букет. Холли расположилась позади, Джи бухнулась за руль и подняла типичную водительскую суету: принялась поправлять зеркала и кресла, зашуршала бумажками в бардачке. Она тщательно проверила документы, потом, вздохнув, пристегнулась.