Имажинали (сборник) (ЛП)

Мы сдвинули мебель, чтобы тренироваться в гостиной квартирки. Мы поселились там два дня назад. Люди, которые там живут, должно быть, не бедствуют. На стенах картины, повсюду ковры, дизайнерская мебель и гигантский телевизор. Ночью у нас прекрасный вид на крыши Парижа, а на горизонте подсвечивается Нотр-Дам.

Квартира — это сюрприз от Асмы. Накануне мы ночевали в сквоте^[32], где несло затхлостью. Совсем рано утром, пока было еще темно, она отправила меня в булочную купить хлеба и кофе. И велела мне ждать ее за углом. Я сколько-то постояла с багетом под мышкой. Под конец с широкой улыбкой вернулась Асма, помахивая ключами на брелке у меня перед носом.

Она провела меня в дом, мы поднялись на лифте, она не раздумывая открыла нужную дверь, а потом бросила свою сумку на диван. Асма оттащила на кухню тарелки из-под завтрака, разбила стакан, и ей было все равно. Везде разбросала крошек, пролила кофе, будто чтобы позлить тех, кто там жил. Она включила радио и принялась пританцовывать на месте, намазывая тост маслом.

Я смотрела, как она это делает, и говорила себе: Значит, так можно? Я тоже так смогу, если я научусь владеть голосом?

Она устроилась со мной завтракать в гостиной, на большом подносе с позолотой. А потом посмотрела на меня в упор; я впервые увидела, чтобы она улыбалась, и она мне сказала:

— Возьми реванш у жизни, детка. Тебе не часто будет выпадать такая возможность.

Люди, которые здесь жили, до сих пор не вернулись. Она сказала мне, что, может быть, придется уходить, что долго такое никогда не длится, нормальные люди нас не любят. Поэтому мы из этого извлекаем пользу до момента, пока она не станет уплывать из рук.

Мы тренируемся часами. Первый раз Асма показывала мне движения и шаги в неотапливаемом спортзале. Она взломала дверь, я не снимала своих одежек в три слоя, и не попадала в ногу, а она злилась.

Здесь идет проще, или это я привыкаю. Мы начинаем с того, что для разминки встаем лицом друг к другу, глаза в глаза. Качаем бедрами, плечами, запястьями, сначала очень плавно. И тогда движение приживается во мне. Как зверь, который просыпается в моем теле и начинает мной сам управлять. Мои конечности расслабляются. Мои жесты становятся гибче.

Затем начинаем шаг. Шаг в сторону, шаг назад, в конце концов, он приходит сам собой. Расслабить бедра, выгнуть спину. Асма ведет, а я следом за ней. У нее этот ритм в крови. Мы тренируемся босиком, чтобы лучше чувствовать половицы под ступнями.

— Сливайся с деревяшкой, — посоветовала мне Асма. — Пол живой. Слушай, как он разговаривает с твоей кожей.

Мы вертимся, мы раскачиваемся, мы ускоряемся, и я чувствую, как он поднимается — поток в моих ногах, в моих руках; пульс мира, как это называет Асма. Как только приходит его порыв, это уже не я танцую. Это пульс мира, который проходит сквозь меня.

Она мне говорила, что нужно научиться слышать его, прежде чем овладевать голосом. Сначала движения, потом поток, и в последнюю очередь голос. «Голос рождается в твоем теле, а твое тело подпитывается от мира».

Иногда я закрываю глаза и пытаюсь слушать. Асма объясняла мне, что пульс повсюду. Голос земли, воды, гудрона, металла. Голос кирпичей и стен. Голос растений. Это ритм, который все и всегда ощущали в своих косточках, но не обращали на него особого внимания.

Именно во время танца мы слышим его громче всего. Когда сердце начинает колотиться и движения становятся гибче, в тебе что-то раскрывается, в твоем животе, твоей груди, ты разом становишься легче, и тут ритм подхватывает тебя и поднимает. Как тогда, когда мы танцевали с моим братом под хип-хоп в гостиной, музыка — ерунда, но мы увлеклись, она затянула нас, мы прыгали, мы кружились. То же самое, только в тысячу раз сильнее.

Две недели назад я не и знала, что оно во мне есть. Что-то такое, помимо злости, которое помогает ее немного притушить. Как только оно закручивается, у меня такое чувство, будто я встала на пружины, что у меня гуттаперчевые ноги, я больше ничего не вешу, я лист на ветру, и мир поет у меня под кожей. Я слышу его пульс, как радио с басами на полную. И я танцую с Асмой. Совсем не так хорошо, как она, но я научусь. Она мне обещала, что все изменится.

И вот мы танцуем, вертимся, даем пульсу подняться, а потом что-то открывается, и мы начинаем высвобождать голос.

Элиас

От накала этой ярости я резко остановился. Прямо посреди моста, в центре толпы, возвращающейся с обеденного перерыва. Я двигался сквозь прилив ощущений, мимолетных мыслей, сквозь размытый гуд часа пик. Как вдруг она рассекла течение, словно лезвием. Безошибочным и острым. Всепожирающим.

На мгновение я почувствовал себя вновь пятнадцатилетним, проникнутым ненавистью и обидой. Но эта ярость была не моей.

Она была в сто раз злее.