Имажинали (сборник)

За чрезвычайно приятной беседой оба приятеля добрались до подножия башни. Д’Артаньян был слишком счастлив снова встретить Сирано, чтобы упрекать его за зловещий подарок. Он был мертв, подумаешь! Ха, он неплохо пожил — гораздо лучше, чем большинство его современников, к тому же подольше. Он развлекался, дрался, пил и веселился без оглядки. Более того, преисподняя ему не представлялась тем жутким царством, где грешников ожидают бесчисленные муки, которые живописали священники и прочие пророки светопреставления. Нужно признать, пейзажи Луны за пределами Селенополиса навевали меланхолию, но человек, слишком часто созерцавший поля сражений Земли, находил определенный комфорт в этих монотонных пыльных просторах, где преобладал серый цвет — без малейших следов красного.

У подножия башен произрастало подобие растительности, что-то вроде пучков сероватых водорослей высотою в человеческий рост, слегка колышущихся несмотря на отсутствие ветра. Д’Артаньян заметил несколько деревьев, схожих с массивными дубами, посаженных в стороне от прохожих путей; местные жители по всей очевидности относились к дубам с большим пиететом, поскольку крайне старательно обходили их стороной. Спросив об этом Сирано, он получил следующий ответ:

— Плоды, что приносят эти деревья — сокровище, и всякий, кто наложит на них руку без прямого разрешения нашего монарха, понесет справедливое, и с тем суровое, наказание.

— Дьявольщина! Что за суровое наказание можно назначить тому, кто уже простился с жизнью?

— Знайте, что в этом отношении воображение безгранично, и что наказание не является уделом одних лишь живых.

Д’Артаньян призадумался, прежде чем ответить:

— Тот, кто правит этим королевством, похоже, не сильно отличается от нашего доброго Людовика… Разве что трон у него, конечно, повыше.

— Как и амбиции, — тут же добавил Сирано.

— Боже правый! Уж кто и амбициозен, если не Людовик Четырнадцатый. Достаточно взглянуть на участь, которую он собрался уготовить остальной Европе — с переменным, скажу вам, успехом…

— В этом-то и состоит наша проблема, — перебил его Савиньен.

— Что? Только не говорите мне, что вы опасаетесь, будто наша армия вторгнется на Луну! — пошутил д’Артаньян.

Угрюмая мина товарища заставила его вновь посерьезнеть.

— Я знал, что вы быстро сообразите, — сказал Сирано, пытаясь выдавить улыбку. — Речь действительно идет об угрозе вторжения. Но в ином направлении, чем вы предположили.

Невероятная правда предстала перед капитаном-лейтенантом мушкетеров во всей своей дикости.

— Силы небесные! — воскликнул он.

Комментарий был достаточно красноречив.

* * *

— Теперь вы понимаете, — сказал Сирано несколько мгновений спустя, — почему я затребовал вашего здесь присутствия.

Они продолжали путь в молчании, размышляя каждый о своем, вдоль по лабиринту, который змеился вокруг подножия башен. Мало-помалу, однако, они приблизились к зданию, более внушительному, чем остальные. Его опоясывала колоннада в античном стиле, а добираться дотуда следовало по головокружительной лестнице, скроенной по мерке зевсовых шагов! Подняв глаза к небу, д’Артаньян увидал лес шпилей, фронтонов, дымовых труб, горгулий и других — уже не поддающихся опознанию — изысков, слишком многочисленных, чтобы охватить их единым взглядом.

— Дворец Лунного короля, — сообщил Сирано.

— Разве у него нет другого имени? — изумился д’Артаньян.

— Как не быть. Но для вас оно окажется непроизносимо. Я сам, спустя почти семнадцать лет, все еще не наловчился. Едва ли я смогу вам его высвистеть.

Однако он постарался. Трель не лишена была гармоничности, хотя мелодия вряд ли отвечала понятиям прекрасного, принятым при дворе Людовика Четырнадцатого.

— Что ж, это заставило бы месье Люлли содрогнуться — сразу и от ужаса, и от любопытства, — заверил д’Артаньян.

— Наверняка. Но именно так обращаются к монарху, говоря на его языке.

— Превосходно.

Сирано, впрочем, повел своего друга прочь от ступеней дворца, где теснилась толпа существ еще более разнообразных, чем те, кого они видели до сих пор. В отличие от предыдущих, выглядевших мирно, последние шли с высокомерно задранными подбородками (или что там их заменяло), и на груди своей (или иной части, соединяющей главу с другими членами тела) выставляли напоказ целое созвездие живописных наград.

— Королевские фельдмаршалы, — догадался капитан-лейтенант.

— Именно. Его Величество созвал их, чтобы обсудить наилучшую стратегию в видах вторжения.

— Вторжения, — повторил д’Артаньян недоверчиво. — Какая муха укусила вашего государя?

— Боюсь, роль настырного насекомого сыграл я, — признался Сирано.

— Вы? Как так?

Савиньен вздохнул.

— Вы знаете мое влечение к риторике, мою страсть к спорам и, что уж там, признаюсь, мою склонность приукрашивать самые презренные вещи. Короче говоря, король наслушался, как я год за годом превозносил достоинства и красоты Земли и королевства Франции, и понял, что его скромная империя бледнеет в сравнении с ними.

— Стало быть, его побудила ревность?

— Скорее — желание прибрать себе то, что делает счастливым других.