Имбирь и мускат

— Вон отсюда, все! — внезапно крикнула Биджи остальным сыновьям. — Уходите. Встретьте отца. — Ей не нравилось, что братья видят непослушание Карама. — А вы начинайте мыть посуду, — велела она Персини и Сарне. Никто не должен был знать, что ей допустимо перечить.

Когда все ушли, Карам еще молчал. Недовольство матери железной хваткой вцепилось в его совесть.

— Ты поступаешь плохо, очень плохо! О чем ты только думал? Это же несправедливо по отношению к нам! Ты просто обязан пересмотреть свои планы.

— Биджи, уже поздно что-то менять, — с трудом выдавил Карам: от страха перед матерью у него пересохло во рту.

— Это тебе так кажется! — отрезала та. — А я прекрасно вижу, что времени еще предостаточно.

— Я уже все оплатил. И я поеду.

— Да что с тобой стряслось?! — Биджи испытующе посмотрела на сына, который всегда был ответственным. — Тебе вдруг стало плевать на мнение родителей?

Карам промолчал, а мать, увидев его решимость, резко встала из-за стола.

— Объяснись с Баоджи! — велела она и ушла к себе.

Отец совсем ослаб. Артрит скрутил его руки и ноги, а из-за повышенного давления он старался не волноваться понапрасну. Только по наущению Биджи он решил образумить Карама. По правде говоря, Баоджи был не против, чтобы его старший сын получил образование, если это не повредит семье. Хотя Лондон был так далеко, а год — так много… Словом, Баоджи выразил свое недовольство. Карам продолжал настаивать, что выбора нет, а время пролетит незаметно. Отец почти сразу признал твердость сыновнего решения и собственное бессилие: пусть Биджи рвет и мечет, сам он слишком слаб для споров. К тому же ему хватило мудрости сообразить, что запрет не только не помешает сыну уехать, но и вызовет глубокий семейный разлад. Поэтому его вопросы становились все дружелюбнее, упреки короче, и Карам понял, что отец сдается. От этого ему стало не по себе. Хотя он своим решением и подрывал авторитет Баоджи, ему хотелось, чтобы тот сохранил достоинство. Баланс сил неминуемо менялся: сильная молодость подчиняла себе немощную старость.

— Значит, ты принял решение. Что же, теперь все в руках Вахегуру, — заключил отец. — И все-таки год — это очень долго.

Время было причиной и Сарниных слез. Ночью, когда все легли спать, она прокралась из комнаты, где спала вместе с Персини и малышами, Пхулвати и Джагпьяри, на кухню к Караму. Работа по дому и уход за детьми забирали у нее все силы и притупляли влечение, хотя она и скучала по близости с мужем. Кроме того, Биджи не одобрила бы ее ночных вылазок. Перед сном Карам подал ей знак прийти, и, зная, что его не будет целый год, Сарна забыла об усталости и приличиях.

— Дхарджи? — Ее голос пропитали слезы.

Карам встал и протянул руки навстречу ее дрожащему силуэту. Несколько часов кряду он прижимал к себе плачущую Сарну, а она все молила: «Не покидай меня. Ты не можешь так поступить. Почему? Целый год — это слишком долго! Не уходи. Прошу тебя!»

Карам не мог объяснить причины своего отъезда, равно как не мог утешить и ободрить жену.

— Я должен. Так будет лучше, — повторял он без конца, пока Сарна не оттолкнула его.

— Тогда езжай! Только не надейся, что все будет как прежде, когда ты вернешься! Одному Вахегуру известно, что с нами станется.

Карама утомили ее причитания. В каком-то смысле он даже обрадовался, что не сообщил новости раньше: вряд ли он смог бы несколько дней выслушивать мать и жену.

Когда Карам уехал, Биджи не прекращала осыпать Сарну злобными взглядами, будто обвиняя во всем невестку.

— Биджи, я понятия не имела, честное слово! — Сарна надеялась с ней подружиться, ведь они обе чувствовали себя преданными. Биджи не искала сочувствия, ей нужен был козел отпущения.

— Хорошенькая из тебя жена, раз муж даже не сказал, что уезжает на целый год! От такой и на другой континент сбежишь!

7