Имена

Все это мы предпочитаем забывать. Мы разработали сложный комплекс приемов для очищения памяти. Тут мы все единодушны. И, выйдя на улицу, обнаруживаем, как легко это нам дается, стоит лишь нырнуть в столпотворение красок, ярких одежд и многочисленных смуглых лиц. Но переживание не становится менее глубоким оттого, что мы решаем забыть его.

Под вечер я шел с Анандом Дассом по улицам близ моего отеля. В мягких сумерках, одетый в тенниску с эмблемой Мичиганского университета и вытертые джинсы, он выглядел погрузневшим. Когда мы переходили улицы, он обязательно брал меня за руку, и я гадал, почему это воспринимается так естественно. Неужто водители здесь еще безрассуднее греческих? Я был вялым от недосыпа, только и всего, и это, наверное, не ускользнуло от его внимания.

— Присмотреть за мелочами. В основном, побеседовать с людьми. Мой шеф уже запустил механизм.

— Значит, это новая территория, — сказал он.

— Южная Азия, и так далее. Здесь будет региональная штаб-квартира, отдельная от афинской, когда все наладим.

— Но вы не будете наезжать сюда регулярно.

— Вам нужен слушатель? Чтобы поговорить о жизни и путешествиях Оуэна Брейдмаса?

— Именно так. — Со смехом, схватив меня за руку. — Этот человек напрашивается на то, чтобы его обсуждали.

— Сколько раз вы с ним встречались?

— Он у нас жил. Три дня. После этого были еще три письма. Я не знал, что так за него волнуюсь. Но я перечитываю его письма опять и опять. Жену он очаровал. Худшего полевого руководителя я в жизни не видел. Вот вам Оуэн. Он роет как любитель.

Мы прошли мимо кучки американцев в кроссовках и желтых халатах, с бритыми головами. Они стояли под киноафишей, у грузовика с громкоговорителем и раздавали буклеты. Что я мог сказать? Лысые головы и пятнистая кожа придавали им глубоко изумленный вид, точно они были поражены тем, кто они есть, тем, что они реальны и находятся тут. Льющаяся из динамика музыка — флейта и монотонное пение — пробивалась сквозь шум моторов и выхлопные газы машин, среди которых было много такси с желтым верхом.

— Что вы преподаете?

— Греков. Моя тема — изучение эллинистических и римских влияний на индийскую скульптуру. Не слишком значительная, но любопытная. Статуи Будды. Я очень увлекся статуями Будды. Хочу съездить в Афганистан посмотреть Будду Великого Чуда.

— Не хотите вы ни в какой Афганистан, Ананд.

— Это переходный Будда.

— Вы знаете, на кого вы сейчас похожи.

— Оуэн в Лахоре. Я говорю как он, да? А в те края вы собираетесь?

— Я везде бываю дважды. Один раз — чтобы составить себе ложное впечатление, второй — чтобы усугубить его.

— Хотите с ним повидаться? Я вам дам адрес.

— Нет. Только тоску нагонять.

— И все-таки возьмите адрес. Он поехал в Лахор изучать надписи на языке хароштхи [27].

Я попытался выжать из себя какую-то шутку. Ананд засмеялся, схватил меня за руку, и мы поспешили через дорогу к Вратам Индии, где под вечер собирались люди — уличные музыканты, нищие, торговцы сластями и фруктовыми напитками.

— Так есть у вас вообще планы?

— Мне кажется, я одинаково готов и отправиться почти куда угодно, и остаться на месте.

— Чудная у вас профессия. Анализ риска. Ваш здешний агент будет очень занят. Поверьте.

— Мне нравится представлять, как мне скажут: «Западная Африка».Я вовсе не уверен, что согласился бы. Но мне импонирует ее необъятность. Необъятность самой земли, необъятность возможностей. Поразительно, какой открытой стала моя жизнь. «Подумайте», — скажут мне. Но думать-то не о чем. Вот что странно.

Мы прошли под одной из арок и постояли над лестницей, спускающейся в море. За нами появилась маленькая девочка с ребенком на руках. Народу постепенно прибавлялось.

— Вам надо подольше пробыть в Индии.

— Нет. Четыре дня. Этого достаточно.

— Завтра приходите ужинать. Раджив хочет узнать, как там Тэп. Он ведь получил от него письмо. На языке об.

Вечернее тепло нагоняло грусть.

— И побеседуем, вы и я, про Оуэна.

Теплый и влажный воздух, набрякший за день жарой. Люди все приходили, переговариваясь, глядели в морскую даль. Они стояли вокруг музыканта, играющего на рожке, человека с барабанчиками. Были продавцы невидимых товаров, произносимые шепотом имена. Дети все появлялись с разных сторон, тихо пересекали какую-то границу или разделительную черту, нянча сморщенных младенцев. Люди стекались к Воротам с набережной, с внутренних улиц, из-за углов — постоять вместе теплым вечером и подождать бриза. Треньканье велосипедных звонков на секунду-другую залипало в воздухе.

Все льнет к чему-то.

Она бросилась на меня с картофелечисткой, одетая в мою замшевую рубашку фирмы «Л. Л. Бин», темно-зеленую, с длинными заправляющимися полами. Я стоял, слегка ошеломленный. На ее лице было написано абсолютно ясно, что она готова меня убить. Ярость, которую я всегда буду вспоминать с изумлением. Я увернулся от выпада, потом задумчиво прислонился к шкафчику — руки засунуты в карманы, большие пальцы наружу, как футболист в холодную погоду, ожидающий подачи.