Имена

Он замер, пристально глядя мимо нас, — живое воплощение лунной скорби. Что он там увидел? Его руки были сцеплены на груди — большие руки в шрамах и царапинах, руки, которые копали землю и долбили скалы, а когда-то и направляли плуг. Глаза Кэтрин встретились с моими. Возможно, ее сочувствие к этому человеку достаточно велико, чтобы и страждущему мужу перепала капелька по его просьбе. Женская щедрость и милосердие. Номер в конце гостиничного коридора, маленькая простая кровать, аккуратно застеленная. Это тоже могло быть островной льготой и преимуществом — временное возвращение прошлого.

— Думаю, они на материке, — сказал Оуэн.

Куда вам понять, словно говорил он. С вашей домашней драмой, с вашим эзоповым жаргончиком упреков и намеков. Ох уж эти невинные супруги со своими душевными ранами. Он по-прежнему смотрел мимо нас.

— Они говорили что-то насчет Пелопоннеса. Не очень определенно. Кажется, один из них знает там место, где можно устроиться.

— По-вашему, об этом не надо сообщать в полицию? — сказала Кэтрин.

— Не знаю. А по-вашему? — Движение его собственной руки к стакану с вином вывело Оуэна из оцепенения. — Недавно я вспоминал о Роулинсоне — англичанине, который хотел скопировать надпись на скале Бехистун [11]. На древнеперсидском, эламском и вавилонском. Перебираясь по лестницам от первой группы ко второй, он чуть не расшибся насмерть. После этого он решил нанять курдского мальчишку, чтобы тот срисовал наименее доступную часть надписи — вавилонскую. Мальчишка полез по скале, цепляясь за малейшие выбоины. Пальцами рук и ног. Может, он использовал сами буквы. Мне нравится эта мысль. Так он и полз, прижавшись к скале, под большим барельефом с изображением Дария и группы мятежников в цепях. По отвесной стене. Но он чудом, по словам Роулинсона, одолел ее и умудрился наконец сделать на бумаге копию текста, сидя в веревочной люльке вроде тех, что в ходу у моряков. Как вы считаете, почему эта история в последнее время не идет у меня из головы?

— Политическая аллегория, — сказала Кэтрин.

— Ой ли? По-моему, это история о том, как далеко люди способны зайти, чтобы завершить картину, или сложить картину, или подогнать друг к другу элементы общей картины. Роулинсон хотел расшифровать клинописную надпись. Ему нужны были эти три образца. Когда курдский мальчишка благополучно вернулся обратно, это стало началом попытки англичанина проникнуть в великую тайну. Вся птичья разноголосица трех древних языков была пленена и закодирована, сведена к вырубленным в камне значкам. Расшифровщик со своими рисунками и схемами отыскивает в них взаимные связи, параллельные структуры. Какова частотность этих значков, их фонетические корреляты? Он ищет способ, который заставил бы этот набор символов заговорить с ним. Вслед за Роулинсоном явился Норрис. Любопытная деталь, Кэтрин: оба когда-то служили в Ост-Индской компании. Тут просматривается новая связь, вновь одна эпоха говорит с другой. Мы можем сказать о персах, что они были просвещенными завоевателями — по крайней мере, если судить по этому примеру. Они сохранили язык побежденного народа. Между прочим, эламский язык расшифровали именно политические эмиссары и переводчики Ост-Индской компании. Не это ли империализм с человеческим лицом? С лицом ученого?

— Пленить и закодировать, — сказала Кэтрин. — Сколько раз мы уже видели это?

— История о том, как далеко люди могут зайти, — сказал он. — Почему она не выходит у меня из головы? Может, здесь есть какая-то связь с убийством того старика. Если ваши подозрения насчет культа обоснованы, если это на самом деле культ, тогда, пожалуй, убийство не было бессмысленным, Кэтрин. Тогда оно не случайно. Они убили его не просто чтобы пощекотать себе нервы.

— Вы видели их и говорили с ними.

— Это мое мнение. Я могу ошибаться. Мы все можем ошибаться.

Я представлял, как окажусь вскоре в стенах своего гостиничного номера. Буду стоять у кровати в пижаме. Надевая пижаму, я всегда чувствовал себя по-дурацки. Гостиница называлась «Курос» — так же как поселок, остров и катер, который обеспечивал сообщение с островом. Один узелок. В самом путешествии уже есть привкус цели. Микро-Камини, где нашли старика, означает «маленькая печь или очаг». Выясняя такие вещи, я всегда испытывал прилив детской гордости, даже если поводом для моих изысканий был труп человека. Первым греческим текстом, который я перевел, был лозунг на стене в центре Афин. Смерть фашистам.Однажды, вооружившись словарем и учебником грамматики, я битый час разбирал инструкцию на коробке с овсянкой. Потом Дик и Дот подсказали мне, где покупать крупу с инструкциями на разных языках.

— По ночам у меня возникает странное чувство, — сказал Оуэн. — Мир перестает быть дискретным. В темноте все дневные обособленности и различия стушевываются. Ночью все непрерывно.

— Неважно, правду мы говорим или лжем, — сказала Кэгрин.

— Совершенно верно, блестяще.