Имена мертвых

Эммеранс Бакар на хорошем счету. Она старшая сестра отделения, это ответственная должность, и она уверенно с ней справляется. Но личной жизни у нее нет, только чтение и переписка с Министерством полиции и тюрем о выдаче останков Аника. Да, и еще церковь — она регулярно заказывает службы за упокой его души.

Она уже внутренне согласилась с тем, что останется старой девой, когда ей присылает визитку сьер Небекур, железнодорожный мастер, лечившийся в отделении два года назад.

«Не откажите поужинать со мной, сестра Бакар».

«Как ваше здоровье?»

«Благодаря вам, сестра Бакар. Я вижу, вы не забыли меня. Палата № 11. Тогда я не был расположен к личным разговорам…»

Он вдовец, непьющий, домовитый человек. Сыну десять лет. Одинокая жизнь тягостна — ни привета, ни уюта, ни тепла. Мальчик растет, ему нужна мать.

«Не уверена, создана ли я для семейной жизни, сьер Небекур. Я должна подумать».

В феврале 1964-го у супругов Небекур рождается девочка, Оливия. Примерно тогда Жонатан Бакар — теперь он пишется «Джонатан», он подданный Соединенных Штатов, имеет дом в калифорнийском порту Юрика, жену-гавайку и троих детей — пишет на адрес матери: «Я жив, мама». Письмо возвращается с пометкой «Адресат умер».

В Иране о подобном говорят: «Слон вспомнил Индию». Да поздно.

Вторник, 24 июня 1975 года.

Чудесное лето в Мэль-Марри.

У Олив каникулы, она играет возле дома. Все готово к маминому празднику; осталось дождаться, когда она придет из больницы. Олив приготовила подарок — косметический набор с зеркальцем. Ее сводный брат, Дамьен — взрослый парень, учится и подрабатывает, — подарит кофейный сервиз, а папа — превосходный льняной комплект постельного белья.

Подходит стройный мужчина с низкой корзиной — это скорее плетеный вазон, заполненный землей; под изогнутой ручкой вздрагивает кустик чайных роз.

«Девочка, сьорэ Небекур здесь живет?»

«Да. Это моя мама. Она сейчас на работе».

«Передай ей, пожалуйста, эти цветы».

«Спасибо, сьер. А откуда вы знаете, что у нее день рождения?»

«Да уж знаю».

«А что сказать ей, кто прислал?»

«Дядя. Просто дядя. Если высадить розу в грунт, она будет расти и цвести. Это моя благодарность твоей маме».

«Она скоро придет, подождите ее».

«Извини, некогда. Я спешу».

«Мама, только что приходил какой-то человек, он тебе принес…»

«Олив, я сколько раз говорила — не разговаривай с незнакомыми мужчинами. Это опасно».

«Наверное, это твой бывший больной. Он благодарил тебя. А вот его подарок. Правда, красотища? Он говорил, можно посадить розу…»

«Жаль, что он не назвался, — Эммеранс со смешанным чувством печали и нежности вдыхает знакомый аромат. — „Дядя“, так он и сказал?..»

«Ма, я вспомнила! он похож вот на эту фотографию, — Олив показывает раскрытый семейный альбом. — Очень-очень похож!»

Эмми птицей вылетает из дома на крыльцо.

«Аник! Ани-и-ик!»

И осекается. Ей стыдно своего крика. При соседях…

«Не зря, не зря я просила Бога».

«Сестра Венеранда — надо навестить ее и рассказать ей! — говорила сущую правду. Покинув чистилище, мертвые на прощание посещают тех, кто за них молился».

Он искупил вину страданием — и он спасен.

Эмми плачет, но это светлые слезы.

* * *

Герца не следует беспокоить — он в прихожей оставил записку: «Я занят». Клейн спустился в подземный этаж — и по пению без слов и шуршанию догадался, где Аник.

В помещении, где громоздились инкарнаторы, витала пыль, а в проход между кожухами машин был сметен сор — пустые банки из-под пива, пакетики от соленых орешков, мятые бумажки с масляными пятнами. Аник возился в зазоре между машиной и стеной.

— Ты оставил свою девушку?! — воскликнул он, высунувшись над кожухом. — Увы — я обречен жить с нравственным человеком!..

— Отлепись от меня. Что ты за раскардаш устроил?

— Как! У нас теперь леди в доме, надо ей соответствовать. Выпивку, курево — побоку, будем вести здоровый образ жизни. Смотри, это мерзость — жестянка с окурками! понюхай, как противно. Представь, что мы ей будем говорить: «Мартина, не пей, не кури» — а у самих в одной руке сигара, а в другой бутылка. Да, надо шефу вежливо заметить, чтоб не смолил при ней свои гаванские. Заодно и ты вылечишься от привычки тушить бычки в канифоли.

— Хм-м… Как знать, вдруг ты и прав. Пойду-ка я за пылесосом.

— Мартина будет нам как сестра, — язык Аника работал усердней помела. — У тебя была сестра?

— Я же рассказывал.

— А, да. За сестру я кого угодно пришибу. Если за какую-то твою едва знакомую я так старался, то Мартину будем на руках носить.

— Угу. Не поздней, чем часов через семь. Холодильник проверил?

— Ждет. Весь инеем покрылся — бр-р-р-р. Меня прямо грусть прохватила — а шеф-то наш стареет!

— Ничего; еще какого-нибудь людоеда обработаем — и он подзарядится.

— Но жизнь не бесконечная! Ты не задумывался, каково нам придется, когда он в ящик сыграет? Давай устроим групповое харакири на могиле сюзерена!..

Приоткрыв рот, Аник прислушался.

— Идет. Сюда. Шаги сердитые. Сейчас нам будет абзац и холокост. Вы о чем думали, когда закладывали этот склеп?! хоть бы сьера Родерика почитали — у него всегда был запасной тайный выход! А тут бежать некуда…