Имена-Отца

На деле вопроса этого на наших глазах тщательно избегают. И мы видим, что, уходя от него, рассматривая технические элементы и средства анализа исключительно как инструменты, призванные изменить, при определенном подходе, поведение и привычки субъекта, мы быстро встречаемся с рядом трудностей и оказываемся в тупике. Мы не заходим, разумеется, в этом направлении настолько далеко, чтобы присутствие этих трудностей в общей картине Аналитического опыта узаконить, но неуклонно приближаемся к туманным для нас областям, грозящим со временем придать анализу облик куда более иррациональный, нежели он есть в действительности. Поразительно наблюдать, сколь многие из тех, кто познакомился в последнее время с психоаналитическим опытом, отмечают, говоря о нем, его иррациональный характер, хотя на самом деле едва ли, кажется, найдется техника более прозрачная, нежели техника аналитическая.

Конечно, к такому замечанию многое в анализе дает повод. Мы имеем дело с изобилием более или менее отрывочных психологических представлений пациента, мы говорим о его магическом способе мышления, говорим о множестве разнообразных и по-своему, безусловно, ценных регистров, с которыми анализ очень активно работает. Отсюда до представления, будто анализ и сам разыгрывается в регистре магического мышления, всего один шаг. И удержаться от этого шага можно лишь при условии, что мы предварительно спросим себя — а что же такое опыт речевой деятельности? В чем суть речи и речевого обмена? И тут же свяжем эти вопросы с другим — об аналитическом опыте.

Будем исходить из самого опыта — в том виде, в каком его нам первые теории психоанализа преподносят. Что представляет собою пресловутый невротик, с которым мы в психоаналитическом опыте имеем дело? Что должно в ходе психоанализа произойти? Что можно сказать о переходе от сознательного к бессознательному? Каковы те, обеспечивающие определенное равновесие, силы, которые называем мы принципом удовольствия?

Чтобы не задерживаться на этом долго, скажем, вслед за Раймоном де Соссюром, что мир субъекта является его собственной галлюцинацией. Иллюзорные способы удовлетворения, к которым субъект прибегает, принадлежат другому порядку, нежели те, что находят себе объект в Реальном чистой воды. Никогда еще не удавалось симптому успокоить на продолжительное время голод и жажду, не утоляя их пищей и питьем. Существуют, конечно, крайние случаи, когда налицо общее снижение уровня жизненной активности, как бывает это, к примеру, во время естественной или искусственной зимней спячки, но и здесь речь может идти лишь о временной фазе, Продлить которую без нанесения непоправимого вреда организму ни в коем случае нельзя. Обратимость невротических расстройств сама по себе предполагает, что икономия связанных с ними способов удовлетворения имеет особую природу и с постоянными органическими ритмами связана мало, хотя и оказывает на ряд из них регулирующее воздействие. Вырисовывается, таким образом, понятийная категория, куда подобного рода объекты вписываются и которую я предложил бы назвать Воображаемым — с учетом, конечно, всего того, что термин этот в неявном виде в себе несет.

Легко убедиться, исходя отсюда, что воображаемые способы удовлетворения, о которых мы говорим, имеют место исключительно в сексуальных регистрах.

Все это дано исходя из этого своего рода предварительного условия аналитического опыта. Что и неудивительно, хотя то, о чем мы говорим, должно было быть проверено, подтверждено и даже, не побоюсь сказать, впервые воспроизведено в самом опыте.

Как только опыт состоялся, все выстраивается в безупречно строгом порядке. Термин либидо служит, собственно говоря, выражением понятия обратимости, заключающим в себе представление об эквивалентности, о своего рода метаболизме образов. Для того чтобы мыслить эту трансформацию, нужен энергетический термин. Этой цели слово либидо и послужило. То, о чем идет речь, носит, разумеется, в какой-то степени комплексный характер.

Воображаемое удовлетворение не сводится, разумеется, к тому простому факту, что Деметрий испытал удовлетворение, овладев во сне проституткой-жрицей, хотя в целом эпизод этот представляет собой всего-навсего частный случай. Речь идет о явлении куда более масштабном — явлении, которое подтверждается в настоящее время сведениями, полученными биологами в отношении инстинктуальных циклов, и прежде всего в регистре сексуальности и продолжения рода.