Именем человечества

Здесь все было прежним. Сохранились даже сделанные Мионой надписи на русском языке. Он сел за стол, попросил стакан соку:

– Будь здорова, Ми!

В ответ – лишь глухой шум прибоя.

Он медленно ел, уминая все подряд, что выставил перед ним автомат. Потом долго сидел, уронив голову на руки, отдавшись воспоминаниям, какие набегали и гасли, как шумящий за стенами прибой, и в каких не было уже прежней боли, а была лишь большая глубокая печаль.

Потом, почти засыпая на ходу, он прошел в шестигранную гостиную, кое-как разделся и, бросив одежду прямо на пол, повалился на кушетку. Но уснуть не успел. Входная стена виллы вдруг раскрылась, и в комнату вкатил оранжевый автомат. Волна густого, до боли знакомого аромата будто накрыла Максима с головой. Он невольно приподнялся. Робот подплыл к самой кушетке и высыпал перед ним целую охапку астийских эдельвейсов.

Внутри автомата что-то щелкнуло: г- – Командир корабля желает землянину доброй ночи и просит принять эти цветы.

– Спасибо, старина. Передай командиру спасибо! Или постой! – Максим соскочил с кушетки и, выбравшись наружу, наломал несколько веток сирени:

– Возьми это, передай командиру и скажи, что землянин искренне желает ей большого настоящего счастья.

Робот послушно подхватил цветы, и через секунду фонарик его скрылся за поворотом серпантина. Максим проводил его глазами и, поеживаясь от ночного ветерка, вернулся обратно в виллу...

Несколько минут прошло в молчании. Силкин отложил в сторону цигарку, долго и сосредоточенно теребил прокуренную бороду:

– Бона оно как! Не все, стало быть, гладко бывает и там, у энтих, с другой звезды?

– Как видишь, дядя Степан.

– Тогда, конечно, не с руки одним бабам-то, – он снова взялся за цигарку. – Только, я думаю, недалеко они улетят...

– Не в этом дело! Мужчины ли, женщины ли – какая разница. А... Как бы это тебе объяснить? Все они настолько привыкли к опеке автоматов и думающих машин, что разучились даже реагировать на опасность, отвыкли от самого элементарного ручного труда. А без этого...

– Вот я и говорю, недалеко они улетят одни с энтими своими киберями. Куда им! Вернутся. Как пить дать, вернутся! А к тому времени и ты справишься со всеми пас кудными бомбами. Ну и того... заживете опять все вместе.

Максим вздохнул, невесело улыбнулся:

– Спасибо тебе, дядя Степан, на добром слове. Но... Не увижу я их больше. Да и что об этом говорить. Главное сейчас – поправиться скорее и за работу! И вот еще что: не говори пока никому о том, что я рассказал тебе.

– Что я, не понимаю? Могила! Да, Владимирыч, чуть не забыл – документы твои...

– Что документы?

– Да вчера мне только попались. Начал, вишь, собирать бельишко в баню, смотрю, на самом дне комода – твой черный бумажник, с каким ты всегда ходил. А в нем и паспорт, и воинский билет, аттестаты какие-то, ну и деньжонки, само собой.

– Что ты говоришь, дядя Степан? Вот здорово! А я, признаться, боялся и заговорить об этом. Ведь без документов-то...

– Еще бы! Так что, принести их сюда или как?

– Приноси, конечно, приноси. А деньги оставь себе.

– Это еще зачем? Хочешь обидеть старика? Да к чему мне они, твои деньги?

– Ну, хорошо, приноси все. Только... Передашь мне бумажник так, чтобы никто не видел.

– Это само собой. Народ-то тут эвон какой! Одна Клавка чего стоит!

6

На этот раз Чалый пришел в больницу, как хозяин, вызвал Клавдию в вестибюль, усадил рядом с собой на скамейку:

– Ну, что вы еще узнали интересного?

– Много. Много чего узнала, – зачастила Клавдия, алчно поглядывая ему на руки. – Штуковину тy, о которой я сказывала, ну, кругляшок-то этот, зовут етрина. Ну никакая, слышь, атомная бомба супротив этой етрины не устоит. Просто не взорвется ни одна бомба, и все тут! Вот ведь чего удумали! Он, этот Колесников-то, видно, голова. Как вода, говорит, против пороха, так и етрина против атомной бомбы.

– Чего, чего?

– Етрина-то эта, как вода против пороха, – повторила Клавдия. – Так они промеж себя рассуждали. Только трудно, говорят, эту етрину заставить работать.

– Ну, хорошо. А откуда все-таки прибыл сюда Колесников? Откуда привез сюда свою «етрину»?

– И это вызнала. Только не знаю уж как тебе сказать. Может, и брешет твой Колесников. А только получается, что был он чуть не на другой звезде...

– Что вы говорите?! – подался к ней Чалый. – На другой звезде? Так он и сказал?

– Ну, не совсем так, – замялась Клавдия. – Хитро он как-то все это объяснял Силкину. Что-то там вертится вокруг чего-то. То ли ракеты какие, то ли земли, вроде нашей. Не поняла я. Но об этой самой другой звезде только и разговоров было.

– Так-так... Как же он попал туда, Колесников?

– А на корабле. Корабль, слышь, оттуда прилетел. Он и пристроился на него. И жил там, и всяким премудростям научился. Вот и етрину привез оттуда...

– Интересно... Очень интересно! Спасибо вам, Клавдия Никитична. Порадовали меня. Ну, и я в долгу не останусь, – Чалый вложил ей в руку увесистый конверт с деньгами. – Держите вот пока.

Клавдия вспыхнула от удовольствия.

– Да ради такого хорошего человека... Я теперь слова их не пропущу!

7