— Осерчает царица, — вздохнул Толстой. — Решиться нужно всё же… Падём в ноги, пусть укажет наследницу. Иван Иваныч считает, троим нельзя идти, неудобно. Ты как судишь?
— Одному надо. Тебе, граф.
— Что ж, пойду… Аки агнец на заклание.
— Князь не спросясь ходит, — стыдил Дивьер. — Словно в собственные хоромы.
— Вельзевул он, соблазнитель поганый.
С Бутурлиным Дивьер говорил отдельно не раз. Сравнивали, которая из царевен лучше.
— Анна умнее, — утверждал гвардеец. — На отца похожа.
— Умильна собой, приёмна, — подхватил Дивьер. — И Елисавет изрядна, только нрав покруче. Однако я за Анну… Ты прав, похожа на отца. Шатанья не допустит, а то вовсе порядка не стало.
Дивьер и Толстой, истовые почитатели могучего самодержца, на том согласились. Смущает голштинец, но ведь цесаревна мечтает избавиться от мужа-пьяницы, сама спровадит. Отреклась от прав наследства, правда, выходя за него, но ведь случай крайний. Примет корону, если царица соизволит.
Кто мог помыслить, что Меншиков перекинется к царевичу! Безотлучно при государыне, держит её ровно под арестом. И, слыхать, сватает свою дочь за наследника.
— Подлинно я не ведаю, — сказал полицеймейстер. — Вижу — ласков больно с инфантом. Помешать бы этому.
— Как помешать?
Средства не знают. Зато бранят супостата дружно. Особенно Бутурлин, жаловался Дивьеру.
«Что-де хорошева, что светлейший князь что хочет, то и делает. Команду мимо меня отдал младшему. К тому же и адъютанта отнял у меня. Чего ради он так делает? Знатно, для своего интересу».
Обижен старый воин смертельно.
«Токмо-де светлейший князь не думал бы того, чтоб князь Димитрий Михайлович Голицын, и брат ево князь Михаила Михайлович, и князь Борис Иванович Куракин, и их фамилии допустили ево, чтоб он властвовал над ними. Напрасно-де светлейший князь думает, что они ему друзья… Ему скажут-де: „Полно-де, миленькой, и так ты над нами властвовал, поди прочь!“ Правда, светлейший князь не знает, с кем знатца. Хотя князь Димитрий Михайлович манит или льстит, не думал бы, что он ему верен. Токмо для своего интересу».
Речи Бутурлина, со слов Дивьера. Впоследствии он будет держать ответ в застенке, под кнутом палача, сотоварищей его допросят в их домах, без пристрастья.
С первыми дуновениями весны состояние больной царицы ухудшилось. С февраля она безотлучно в Зимнем, веселье в её покоях стихает. Недуг загадочен — явно поражены лёгкие, чахотка, но необычная. Стеснено обращение крови, весьма загустевшей, отчего распухают ноги, мутится память. Кровопускание и прочие испытанные средства не приносят облегчения.
Покоясь в кресле, она смотрит военный экзерсис. Поток сине-красных мундиров, послушный рокоту барабанов, а над крепостью взлетают комки дыма и пушечный гром бьётся в окно. Вот лучшее лекарство! Заботится Александр…
Бумаги, которые он приносит из Верховного совета, она подписывает, едва взглянув. Прожекты, кроме военных, утомляют. Придирчиво изучала рисунок узора для чепраков, коими украсятся лошади кавалергардов. Пистолетом нового образца, облегчённого, тешилась, как дитя игрушкой, и, утвердив, положила под подушку. Князь проглотил смешок, лицом посуровел.
— Этак спокойнее, матушка.
Откушав с ней вечером, он часто ночует во дворце, в своих апартаментах. Если что потревожит матушку, прибежит стремглав. Доктору, ближним фрейлинам приказано разбудить, не мешкая ни минуты.
— Есть злое намерение против тебя. И мне грозят, слуге твоему.
Заговор? Глаза царицы молят — скажи, мол, прямо!
— Синьор Лини — помнишь коришпондента этого — так ведь и не прибыл. Куда делся?
Притворщик находится за решёткой, Стефано пытается вызволить сего редкого ловкача — деньгами светлейшего князя. Жаль ведь губить талант… Но её величеству вовсе незачем знать правду.
— Может статься, матушка, свои же товарищи помешали. Разобрались, кому он пишет, что пишет… А сами, может, около нас тут… Есть, есть в Питере английские клевреты. Слежу я за одним коммерсантом. Да ты, матушка, не пугайся! Рассеются враги твои, яки дым. Покуда я тут, с тобой…
— Один лорд пророчит: война весной разразится. Пари держит на тысячу фунтов.
— С нами война?
— С кем же ещё…
Вызвал улыбку на бледном отёчном лице. И тотчас погасил.
— Бог весть, буду ли цел… Змея тихо ползёт… Расстроилась? О себе молчу, молчу. Ну, коли настаиваешь… Бояре, вишь, недовольны. Хотят, чтобы ты решение объявила. Волю твою, насчёт наследника… А требуют ведь от меня. Не верят мне. Будто я двуличен, будто из корысти какой… Измышляют невесть что… Известно, злыдни, завистники. Бутурлин адъютанта натравлял на меня. Так вот… Сегодня с тобой, а завтра пальнут из-за угла…