Именем Ея Величества

Исподволь внушает Данилыч царице — единственный способ унять распри и интриги между вельможами, обезопасить его, неусыпного сторожа, а следовательно, и её священную особу — это подписать завещание. Матушка со всех сторон обретёт безопасность. Чужеземные агенты ведь среди придворных ищут сообщников, как им иначе действовать? Значит, необходимо полное единение вокруг престола. Пусть отринет она суеверие, хуже ей не станет, когда подпишет, — напротив, почувствует облегчение, исполнивши монарший долг.

Согласилась наконец, упрямица.

Документ сдан в Верховный тайный совет, где содержится в запечатанном ларце.

Трон завещан царевичу Петру, управление же, до совершеннолетия его, поручается Верховному тайному совету и двум царевнам. Каждой из них назначено по одному миллиону рублей единовременно и по триста тысяч на приданое. Им же достанутся личные драгоценности царицы, столовое серебро и золото, а поместья перейдут в собственность Скавронских. Елизавете указано выйти замуж за князя — епископа Любекского, двоюродного брата Карла Фридриха, а царевичу жениться на Марии Меншиковой.

Герцогу надлежит купить на казённые средства дом в Петербурге и притом способствовать ему в получении Шлезвига и шведской короны. Потомство царевен имеет право на российский престол лишь в том случае, если Пётр Второй умрёт бездетным.

Став полновластным государем, он не должен требовать отчёта от своих опекунов. Стало быть, регенту, коим мнит себя светлейший, предоставляется свобода рук.

«19 марта. Тезоименитство светлейшей княгини Дарьи Михайловны», — вывел секретарь большими буквами, вдавливая перо.

Справили с необычайной пышностью.

Утром играли величальную музыканты, присланные царицей, — очень желалось ей участвовать, увы, немощна. Потянулись с поздравлениями подчинённые князя. Дивьер рассыпался в политесах, вид имел покорнейший. Стремясь удружить, отыскал в Курляндии человека, служившего в европских государствах, опытного церемониймейстера.

— Хоть завтра вызову. Шляхтич Клокман мечтает поступить к твоей светлости. На всех языках чешет.

Данилыч потрепал зятя по плечу.

— Дельно… Оставайся откушать.

В зале поставлены скобой три стола — за двумя высшие чины империи, за одним иноземные послы и три немецких принца. Накрыто и в других помещениях. «В Плиточной кушали генерал-майор Шаховской [171], четырнадцать штаб-офицеров и пять дамских персон». Вельможа, ведущий свой род от Рюрика, верно, завидует тем, кто в зале, но роптать не смеет, смотрит на хозяина подобострастно. Данилыч с бокалом в руке ходил по комнатам, «трактовал всех», друзей и противников, недосуг ему было вглядываться, мысленно срывать маски. Улыбался с неизменным радушием, сыпал шутки, лихо вскидывая голову и дёргая себя за ус.

«А светлейшая княгиня кушала в Ореховой, и с ней пятнадцать дамских персон» — сестра Варвара, супруги сановников. Пируют в святилище, вопреки обычаю, — Дарья настояла. Изволит отныне еженедельно собирать женскую компанию.

— И у меня будет салон.

— Славно, мать моя.

Данилыч уважил чуть не каждого ласковым словом, пригубив из бокала, пьянел он от ощущения успеха, могущества. Гости наперебой зазывали его, хмельное блаженство, хмельная преданность читались на лицах, сейчас одинаковых до смешного. Задержался перед дипломатами, — Рабутин произнёс старательно сочинённый тост.

— Подобно Пенелопе ждала Дарья своего Одиссея, возлюбленного супруга Александра, которого труды и сражения надолго отвлекали от мирного очага.

Про Марию, прекрасную юную нимфу, сказал, что бог Гименей взял её под особое покровительство. Царственно суждено сиять принцессе, как, впрочем, и восхитительной младшей сестре её. Сладко щурился Рабутин, протягивая бокал второму в гистории великому Александру, стратегу и благодетелю русских.

Цесарь о готовящемся обручении извещён и, по словам посла, весьма доволен.

Угощение для детей в, зимнем саду. К шести часам, когда в зале гремел полонез, пожаловали Петруша с Натальей. Музыку дробила пушечная пальба с набережной. «Погода была ясная и тёплая», сумерки запаздывали, но, едва загустев, взорвались — забушевал, фейерверк. На крыше дома зажглось:

«Виват великой княгине Дарье».

Жена князя имперского, но титул кое-кого ошеломил. Великая… По здешним меркам, слишком высоко. Монарший титул… Данилыч распорядился, мастера огня исполнили. Буквы сажённые, полыхают ярко, всей столице видны.

Нате, завистники!

Царевичу привольно, занятно у светлейшего. Бывает запросто, без зова, всегда с Натальей, в отроческом неведении. Данилыч озабоченно твердит:

— Чур, не проговориться!

Жених, невеста — эти слова ведь жгут язык, особенно женский. Царица жива, завещание в тайнике. Разглашать последнюю волю её — преступление. Правда, шепчутся многие: видать же, как обхаживают наследника. Взад-вперёд катается через Неву. Лошадей его распрягают, чистят, кормят отборным овсом, санный возок красят, чинят. Гадают горожане:

— Неужто оженят!

— Одна дорога — к губернатору. Присушили…

— Не по себе Меншиков дерево ломит.

— Отчего?

— Царская кровь… Не ровня Меншикову.