Именем Ея Величества

Во многих мы землях видим, что всего больше нашего у них, а у нас пусто, чрезмерною войною. Как Бог терпит такое немилосердие! Ещё подождём, а как не будет мира, пойдём сойдёмся с полками князя Голицына».

Прочёл письмо и Горохов.

— Грамотей! — воскликнул он и смутился. — Его и поймать недолго, батя.

Верно — таких один на тысячу грамотных. Башка неглупая. Данилыч мысленно поместил неизвестного в свою контору, в дом маршалка [80] двора.

— Что правда, то правда, Горошек. Мира всё нет. В Персию вцепились… Забрали Баку, водицу эту горючую, и ладно бы…

— Зачем она?

— Государь ценил. Сгодится в хозяйстве. Однако имеем много, а сколько добра втуне лежит. Ты, Степа, дай списать цидулу. Может, подкинем вельможам… Сытый голодного не разумеет.

Адъютант сделал пять копий собственноручно. Подлинное Данилыч отнёс царице. Увидел страх на её лице:

— Л-ленивый свинья. Не хочет служить.

«Свинья, швайн, цук», — на трёх языках обругала, вплела и словцо позабористей. Щёки побагровели. Князь сохранял ледяное спокойствие.

— Служит он, матушка. Тебе служит, упреждает нас… Доведём до бунта — наплачемся.

Умолкла, потом опять взорвалась. Голицыны виноваты. Проклятые бояре, враги государя, её враги, сговорились оба брата извести её, мутят солдат, верных её солдат побуждают к измене. Вызвать Михаила с Украины [81], допросить, команду отнять, другого поставить над украинскими полками…

Данилыч внимал, склонив голову, крепился. Спросила тут же, не переведя духу, здоров ли Яган, главный фейерверкер, нужен будет для свадьбы.

— Поправился, — сказал князь и встал. Отбушевала самодержица и, как обычно, аудиенцию прекращает. Сейчас скажет — уйди, Александр. Дожидаться обидно.

Замкнётся теперь со своими… Эльзе пожалуется, голштинцу… Дочь свою так не голубит, как будущего зятя. Вечером залучит в постель камер-юнкера. Слава Создателю, не опасен сей амур, ничтожен сей гость ночной. Однако запомнит она подмётное письмо.

Испугана амазонка.

Два герба

Торжеством грандиозным пышности небывалой обещает быть свадьба Анны и Карла Фридриха.

Деньги рекой текут.

Царица считать их, похоже, разучилась, а Данилыча оторопь берёт. Двор голштинца, и без того многолюдный, увеличится. Своей казны у него не хватит. За счёт мужика траты, за счёт солдата… Запасай, губернатор, порох для фейерверков и залпов, добудь сукно и всякий приклад на мундиры, оружие, парадно оснащённые ладьи!

Голштинцам радость…

Многим в столице горек этот праздник. Женившись, герцог пуще напыжится, Екатерина только мёдом не мажет его. Ещё больше станет потакать.

Кто будет править Россией?

Берхгольц, водя пером, грезит о великой Голштинии. Она охватит Швецию, Шлезвиг, кусок царской державы — ведь невесте полагается приданое. Так по крайней мере уверяет Бассевич, первый министр его королевского высочества. Карл Фридрих уже теперь владеет доходами с эстляндского острова Эзель и собирается ввести там порядки по шведскому образцу.

«В императорском саду мы видели новое здание, выстроенное к предстоящей свадьбе; там находился в это время и князь Меншиков, который прошлую ночь ночевал в новых комнатах, да и нынче намерен ночевать в них, чтобы иметь неослабный надзор за рабочими и всеми мерами торопить их оканчивать постройку. В подобных делах князь неутомим…»

Что творится в душе у него, голштинский летописец догадывается. Другом не назовёт князя…

Здание для брачного пира цветком алеет в Летнем саду — безлистом, едва просохшем. Деревянное, оно выкрашено под кирпич — красные стены прочерчены белыми пилястрами, фронтон оседлали фигуры Нептуна и Марса. Значение их вряд ли надо объяснять — бог войны и бог морей вдохновляют армию и флот России и стран, с нею союзных. Чувствуй, Европа!

Внутри открывается нечто феерическое — драпировки, расшитые богато, многоцветно, серебро литое и резное, светильники висячие и настенные, с пластинами, отражающими свет, а потолка будто и нет — голубой простор и хор небожителей, славящий новобрачных. Иностранцы дивятся — чьё творенье, неужели русского? Данилыч не устаёт повторять — русский задумал, Земцов Михаил [82], фантазии у него не занимать стать.

Изваяния Минервы — богини мудрости, Меркурия — бога торговли, могучего Геракла, поразившего монстра, воинов конных и пеших олицетворяют победы и свершения Петра. Щиты, мечи, связки копий сверкают вокруг, словно в арсенале. Данилыч не против — что ж, показать кулак полезно… Зал долго ждал свадьбы, работники заделывают щели, замазывают облезшее, заменяют линялое. Но весь декор меркнет для Данилыча, когда приходит голштинец — вечно с надменным видом. День ото дня надувается, яко езопова лягушка…

По пятам следует за господином камер-юнкер Берхгольц, перенимая ужимки, поддакивая, отражая настроения герцога зеркально.

Покои в доме Чернышёва будут тесны, голштинский двор переезжает. С помощью царицы арендован особняк Апраксина, на той же Дворцовой набережной, у перевоза, в соседстве с Адмиралтейством.