Именем королевы

– О, Серафина! – Донал Ог изобразил страдание в голосе.

– Неудивительно, что у тебя нет женщины. – Яго скривился в усмешке. – У тебя ослиный ум. Нет, это оскорбление для осла. Ум торфяного брикета.

– Торфяной брикет не имеет разума, – прорычал Донал Ог.

– Точно, – согласился Яго.

Их болтовня медленно перерастала в ссору, но Айдан отвлекся, глядя на склон, ведущий к морю.

И вдруг на овечьей тропе, ведущей на вершину утеса, он увидел развевающуюся коричневую юбку Пиппы.

На мгновение он потерял ощущение реальности. Холмы и море были столь величественны, что Пиппа казалась беззащитнее осеннего листа на ветру.

И в одно мгновение он вспомнил строчки из письма графини, посвященные Оливеру де Лэйси.

В юности лорд Вимберлийский имел репутацию безрассудного человека. Перепады его настроения случались очень часто. Кое-кто, даже его единородные братья и сестры, готовы были поклясться, что он вынашивал мысли о самоубийстве.

Яго и Донал Ог были слишком заняты своим спором и не обратили внимания на то, как Айдан стремительно покинул зал.

Мрачное обаяние океана овладело Пиппой. Теперь она чувствовала себя окрепшей, и ей хотелось лучше разглядеть бушующие внизу волны.

Она подошла к краю тропинки, ведущей на вершину утеса. Скат был усыпан огромными серыми валунами, вокруг которых пробивались трава и дикие цветы. Ирландия действительно оказалась намного красивее всего, что ей доводилось видеть. Она поражала дикой красотой и суровым нравом, не ведающим компромиссов, прямо как Айдан О'Донахью.

Тропинка закончилась у большой расселины меж двух холмов. Пиппа стояла, раскачиваясь, на вершине, вдыхая резкий соленый воздух и подставляя себя ветру. Удары волн о скалу где-то внизу дополняли картину. Мельчайшие брызги воды долетали до нее и оседали на лице и на волосах.

Она карабкалась вверх, пробивая себе дорогу сквозь потоки воды на палубе. Она больше не видела няню, не слышала ее бесконечного «Пресвятая Мария, Пресвятая Мария». Моряков тоже нигде не было видно. Только пес и она. Больше никого.

Она высунула голову через квадратное отверстие, и на нее обрушились ливень, удары грома и разрывы молний, которые делали ночь похожей на день. В очередной раз сверкнула молния. При свете ее она успела разглядеть мужчину в полосатой рубашке, того, который незадолго до этого кричал, чтобы задраивали люки и спускали паруса. Он лежал на палубе. Лицо его было серым, губы почернели, а глаза оставались широко раскрытыми, как у головы оленя в охотничьем домике у папы.

Она крепко вцепилась в трап, а пес пытался удержаться на своих длинных и тощих лапах. Судно начало крениться и скрипеть, взбираясь по одной стороне волны, что была выше гор. Наконец оно поднялось на самый верх волны и, казалось, замерло в одной точке в ожидании падения, а затем рухнуло вниз.

Бочки сорвались с креплений и, падая одна за другой, как кегли, крушили все на своем пути. Опять сверкнула молния. Вдали показался мыс, больше похожий на большую скалу или, возможно, башню во дворце, где жила ее крестная мать.

Она попыталась вспомнить, как зовут ее крестную мать, потому что ей очень нужна быта ее помощь. Но вспоминала только ярко-рыжие волосы крестной, ее черные глаза и громкий командный голос. Все называли ее ваше величество.

Затем она уже ничего не помнила. Огромная деревянная бочка сорвалась с креплений и устремилась в ее сторону, словно кто-то подталкивал ее.

Она не успела выдохнуть, как упала на землю. Сил кричать не было, поскольку тяжелое тело накрыло ее и вдавило в травяной покров.

Она все-таки пришла в себя.

– Господи Иисусе! – выдохнула она. – Что вы тут вытворяете?

О'Донахью Map придавил ее всем своим телом к земле. Она слушала, как бьется его сердце возле ее груди. В каком-то смысле это обрадовало ее. Ведь он всю дорогу бежал, чтобы увидеть ее.

– Ответьте же! – спрашивала Пиппа с напускным возмущением.

На самом деле она не испытывала никакого возмущения. Она вообще ничего не испытывала. Пиппа все еще находилась под влиянием… чего? Видения? Ожившего сна? Подлинных воспоминаний?

Затем образы поблекли и растаяли.

Айдан начал подниматься, упершись руками в землю по обе стороны от нее.

Ветер трепал его черные волосы, на солнце поблескивала прядь, оплетенная нитью с бисером. Да, Айдан был воплощением Ирландии во всем ее блеске и нищете. Как эта земля, он оставался суровым и красивым, диким и не поддающимся дрессировке. Ей ужасно захотелось запустить руки в его волосы.

– И часто вы наскакиваете на ничего не подозревающих женщин? – спросила она. – Это такой ирландский обычай?

– Мне показалось, ты стоишь слишком близко к краю. Хотел остановить тебя прежде, чем ты упадешь или…

– Или прыгну? – уточнила она. – Во имя истины, с какой стати я решилась бы на такой шаг?

– Ты не решилась бы?