— Не чудно, а слушай, что говорю... Вот ты здоровый, сильный, молодой. А какая от тебя польза? Никакой. А ведь мог бы и отсюда, из-под земли, полезное что-нибудь сделать.
— Чего же это?
— Советской власти боишься? — в упор спросил Судаков.
— Боюсь... за дезертирство мое.
— Значит, надо ее сменить на такую власть, которой тебе нечего бояться.
— Как же сменить-то? — наивно поинтересовался Гаврила.
— Люди борются против Советской власти, и ты борись. Сожги волостное правление, кооператив, милицию.
— Ой, чему ты меня учишь!
— Я не учу, дурень! Я к примеру говорю. Я не тебя первого такого встречаю мимоходом. Не все прячутся. Которые и дома живут, а Советской власти соли на хвост насыпают.
— А ты откуда знаешь?
В вопросе Гаврилы была такая подозрительность, что Судаков выругался.
— Глупый же ты! Откуда мне знать! Я ничего не знаю. Я только думаю, что такие люди есть.
— Конечно, есть, как не быть, — согласился Гаврила.
— Я человек рабочий, — продолжал Судаков. — Все мое имущество вот... мозолистые руки... ну, и голова. Больше ничего нет. Руками я кормлюсь. Мне все равно, какая власть: царская ли, советская ли, али еще какая. Ясно?
— Очень даже.
— А ты крестьянин. У тебя есть земля, собственный дом и разные постройки, лошадь, корова, овцы.
— Есть.
— Ты вырастил хлеб и можешь его продать по какой хочешь цене. Зарезал телка али свинью, хочешь — сам съешь, хочешь — продашь. Вот и нужна тебе крестьянская власть.
— Мне и теперешняя, советская, подходящая.
— Почему же ты не воевал за нее?
— Это другое дело.
Наевшись, они закурили и, потушив лучину, легли спать.
Лежали молча. Глухая тишина давила на мозги, отсыревшее сено пахло землей и подвальной затхлостью.
Швырнув окурок, Судаков спросил:
— Значит, ты из Успенского?
— Да.
— Не знал... Который раз встречаюсь с тобой, а знаю о тебе только то, что ты дезертир... Как же ты стал дезертиром? Интересно послушать.
Гаврила стал рассказывать.
— Меня хотели забрить[7] еще в германскую войну. Было мне тридцать годов. Ну, не забрили. Нашли у меня чего-то во внутрях. Еще ноги не подошли, подошвы ровные, без выгиба.
— Плоскостопие, — подсказал Судаков.