Именем закона

Дня через три-четыре я доложил Н. Э. Берзарину и начальнику политотдела А. И. Елизарову свои соображения. Предложения военной прокуратуры сводились к тому, чтобы дела о самосудах, незаконных выселениях из квартир, самовольном изъятии имущества нацистов передать в ведение новых административных органов Берлина.

— Но они еще очень слабы, — заметил Н. Э. Берзарин.

— А может, помочь им? А потом, не кажется ли вам, — сказал Елизаров, — что у немцев ныне развертывается, по существу, революция, правда, не в такой форме, как мы привыкли понимать, но революция… Они сметают все, что мешает строить новую жизнь. Конечно, в таких случаях возможны и ошибки. Но стоит ли нам вмешиваться в их дела, мешать им?

Мысль полковника А. И. Елизарова о революции мне понравилась. Читая дела и видя, что происходит в Берлине, я не раз смутно думал о том же. Н. Э. Берзарин, поднявшись с кресла и выйдя из-за своего рабочего стола, прошелся по кабинету и, остановившись у окна, сказал:

— Представители Компартии Германии не раз ставили перед нашей комендатурой вопрос о необходимости создания нового правового порядка и новых немецких административных органов, которые бы способствовали демократизации общественной жизни. Проект приказа о разрешении создать немецкую городскую полицию, суд и прокуратуру уже подготовлен. Мое мнение такое — пусть прокурор составит подробный обзор этих дел, проанализирует мотивы действий немцев и в виде справки представит нам, а мы посоветуемся с маршалом Жуковым и политсоветником Вышинским. Вопрос этот очень не простой.

Вскоре на имя Н. Э. Берзарина прокуратура гарнизона представила доклад об уголовных делах, связанных с самосудами, самовольными выселениями и лишением имущества, а затем все подобные дела были переданы создаваемым немецким органам суда и прокуратуры. К этому времени уже был издан соответствующий приказ коменданта Берлина.

От комендантов районов стали поступать новые тревожные сигналы — появилась банда якобы во главе с советским лейтенантом. Она орудовала в северо-западных районах Берлина, преимущественно в Шпандау.

Были допрошены пострадавшие. Судя по их показаниям, орудовала целая шайка под видом советских военнослужащих.

Допросы пострадавших не давали никаких подходов к раскрытию банды. Налеты производились по ночам, пострадавших сгоняли в отдельную комнату или запирали в ванной. Никто никаких примет налетчиков не запомнил.

Но вот следователь капитан юстиции И. Л. Майорский, допрашивая пострадавшую Гертруду Вайнруб, пришел к заключению, что она что-то знает, но боится рассказать. Я решил допросить пострадавшую сам. Полдня пропало зря. Действительно, складывалось впечатление, что Вайнруб что-то знает, но молчит. Боится? Вполне возможно…

Очень умно и тонко всегда вел допросы мой заместитель по прокуратуре армии Р. А. Половецкий. И я попросил его помочь нам. На допросе у него потерпевшая призналась, что она знает одного из бандитов, но ей боязно его назвать, так как «сейчас легко расправиться с любым немцем». Когда ее убедили, что никто и никогда не узнает о ее показаниях и что ей будет обеспечена полная безопасность, она сообщила:

— В ночь на четвертое июня в дверь моей квартиры раздался сильный стук. Когда я спросила «Кто?», на чистом немецком языке ответили, что из комендатуры. Вошли четверо. Все в форме советских солдат, с русскими автоматами. В офицере я узнала немецкого полицейского, работавшего, кажется, в криминальной полиции. Он был в форме советского старшего лейтенанта. Меня с семьей заперли в кухне, сложили в два чемодана хрусталь, отрезы, костюмы покойного мужа и у меня с руки сняли золотые часы.

Вайнруб подробно нарисовала словесный портрет «старшего лейтенанта» и назвала некоторые приметы участников налета. Другие пострадавшие подтвердили схожесть только одного лица — «старшего лейтенанта».

В уголовной немецкой полиции нами были получены из личных дел фотографии ранее работавших сотрудников, схожих по возрасту и близких по званиям. Однако большинство личных дел исчезло — либо увезено, либо сожжено при отступлении из Берлина. Ни на одной из предъявленных фотографий пострадавшие не опознали «старшего лейтенанта» и других участников грабежей.

Между тем налеты продолжались и район действия банды расширялся. Доносили о грабежах в Панкове, Лихтенберге и даже в Карлсхорсте, где размещался штаб 5-й ударной армии. Слух о действии банды распространялся по всему Берлину и вызывал панику среди немецкого населения. О налетах можно было услышать в очереди за продуктами, на автозаправочных пунктах, на толкучке у рейхстага и даже в кинотеатрах и варьете.