Именем закона. Сборник № 3

Из переписки Орехова с женой

«…От моего срока осталось совсем немного, но я никак не могу называть желтое красным, не могу привыкнуть к состоянию, что всегда не прав, что надо под кого-то подстраиваться, юлить, заискивать. Ради чего? Ради кого?.. Ты и все мои родственники пишете, что надо терпеть. Но не потому ли мы так и живем, что без конца терпим?.. Вот пример: по тем жалобам о беззакониях, о ненормальных условиях в нашей зоне вело проверку — кто бы вы думали? — наше лагерное начальство… Я хорошо понимаю, что оно внимательно прочтет это письмо, но я не собираюсь менять свою позицию. Все равно о здешних злоупотреблениях станет известно всем. Скоро в Москве будет Тарас Л-ко, он многое расскажет… Я же оказался оплеванным, ведь по моим жалобам «факты не нашли подтверждения». И хотя вы все стараетесь меня успокоить, осуждаете затеянную мной голодовку, я стою на своем: у меня все-таки остался один весомый аргумент — это моя жизнь. И если возникнет необходимость, то я отдам ее, чтобы отстоять свою честь. Нет у меня другого способа остаться человеком…»

«…Я доехала хорошо, но ты даже не представляешь, как мне было тяжело потом, после нашего свидания. Ты был в таком возбужденном состоянии!.. Витенька, прошу тебя, не надо так относиться к тому, что там с тобой произошло… Надо держаться… Я понимаю — легко советовать. Но все-таки будь чуть-чуть поспокойнее, береги здоровье — оно тебе пригодится, когда освободишься. Еще много всего впереди, и мы с тобой и с Анжелой еще будем счастливы… Анжела так выросла, мой размер обуви носит… Мы тебя ждем, Витенька, родной… Очень ждем».

«Завтра к вам приедут…»

И еще одна особенность нашей жизни удивляла Орехова. Те, кто читал и передавал другому диссидентскую литературу, в общем-то, не очень боялись. Хотя знали — за это сажают. Чем объяснить — простодушием? Надеждой на снисхождение? Уверенностью, что ничего преступного не совершают?

Вот перед ним студентка, лицо совсем детское. Читала тамиздатовскую книгу — о политической системе СССР. Скрупулезный анализ бюрократической машины. Вывод: система развалится. Никаких вмешательств извне — она «съест сама себя». Он, Орехов, обязан выяснить, откуда эта книга. Дело в том, что на студентку «пришла бумага». Иными словами — донос. Сейчас этот документ занумерован, остановить ход дела невозможно.

Девушка не сразу это понимает. Наконец лицо изменилось. Дрогнули губы. Нет, в перспективе пока не тюрьма. Но исключение из института — реальность. Откуда книга? Подруга дала. На следующий день приходит с подругой. Орехов, всматриваясь в их испуганные лица, думает: придется выявлять всю цепочку. Читали — всего лишь! — книжку. Друг друга многие в лицо не знают, а образовалась преступная группа. Если следовать букве закона — распространяли клеветнические сведения, направленные на подрыв. Лет пять колонии и три года ссылки.

За что? За то, что знакомились с иной точкой зрения на нашу жизнь? За то, что пытались понять причины наших затянувшихся на десятилетия бед? А разве он сам, Орехов, не пытался понять, читая конфискованные книжки? Почему ему можно, а им, студентам, нельзя? И при чем здесь органы госбезопасности? Речь идет об убеждениях, значит, заниматься этим должна КПСС. Ведь задача партии — формировать взгляды. В том числе и в дискуссиях.